Шалопаи

Загоруйко несколько опешил. Странный гитарист, окруженный враждебной толпой, не только не трусил, но, кажется, откровенно вызывал его, районного атамана, на драку. Что-то в этом было не так. Хорошо бы для надёжности сперва разобраться, откуда возник залётный орёлик. Но роковое слово уже было произнесено. Кто-то из своих подхихикнул. Выжидательно прищурился Меншутин. И спустить публичное оскорбление стало невозможно.

– Шмась сотворю, паскуда! – стращая, выкрикнул Загоруйко. Нависнув сверху, потянулся к горлу. Неосторожно потянулся: полностью открыв подбородок. Даже не имея точки опоры, с ногами, не касающимися земли, Клыш, отклонившись, провёл короткий боковой, от которого Кальмара швырнуло лицом о стол.

Сам же Клыш, продолжая движение, перекатился через спину и спрыгнул на землю. Разминаясь, попружинил на ногах.

Вскочил и Кальмар. Утёр потекшую юшку, заозирался. Отовсюду видел выжидающие лица своих, кребзовских, ждавших команды к нападению. Они уже оттеснили перепуганных Гутенко и Першуткина за беседку. Подле Клыша оставался единственный – ощерившийся Оська, с обломком штакетника.

Да ещё от подъезда мчался замешкавшийся Алька. Разметал с разгону попавшихся на пути, пробился к своим. Так что вся троица оказалась в кольце.

– А ну, ребя, замочим! – прорычал Загоруйко. Пересекся взглядом с Меншутиным. – Боб, видал фрайера галимого?

– Видал! – подтвердил Меншутин. – Так замочи!

Он уже признал в гитаристе того самого пацанёнка, что когда-то рыдал рядом с ним в песочнице.

Жестом остановил массовую драку:

– Остальным – никшните! Пусть сами разберутся.

– Так ведь один на один пришибу, как бы не на смерть, – неуверенно хохотнул Загоруйко. – Удар-то под сто килограмм. Из-за каждого салабона после сидеть!

– Всё так серьезно? – Клыш жёстко усмехнулся. Придержал рвущегося в драку Альку: – Извини, Ёжик! Но придётся тебе в очередь становиться! Пока ты ходил, он на меня кинулся. Все равно что на дуэль вызвал. Так что за мной право первой ночи!

Алька, хоть и разгадал хитрость, посторонился. Для виду – неохотно. На самом деле, благодарный другу за деликатность, – сломанная рука всерьёз ныла.

Клыш предвкушающе потёр руки. В груди его, как всегда при опасности, сладко заныло.

– Стало быть, благородный дон, предлагаете насмерть? – изысканно обратился он к Загоруйко. – Достойное, очень мужское предложение… Дуэль!!! – только что не пропел Клыш, будто трубадур перед турниром.

– Ч-чего? – Загоруйко смешался.

– По-честному, говорю, предлагаешь. Чего впрямь других в стрёму втягивать? То ли дело насмерть, и чтоб никого не подставить.

Он ткнул в пожарную лестницу, проступающую сквозь туман.

– Лезем на крышу! Один на один, без свидетелей. Жесть мокрая. Скаты крутые. Побеждённый падает и – хрюслом об асфальт. С концами. Винить некого. Как у Печорина с Грушницким.

Глаза его блестели бешеным весельем.

От слова «с концами» Загоруйко перетряхнуло. Кто такой Грушницкий, припоминалось смутно. Зато живо представил себя, летящего кулём с верхотуры и смачно шмякающегося о щербатый асфальт. Даже расслышал хруст головы! Собственной. Единственной.

А ещё, как вспышка, припомнил самого задиру. Клыш, точно! В двенадцать лет, единственный среди пацанов, с пятиметрового пирса подныривал под плывущую самоходную баржу. И кличку вспомнил – Безбашенный.

– Ты у меня здесь обделаешься, дуэлянт хренов! – закричал он надрывно и внезапно ударил.

Но Клыш, разгадавший эту двуличную натуру, успел уклониться и тут же провел смачную двойку, сбив противника на землю.

Кальмар, озадаченный увесистыми попаданиями, попытался подняться. Клыш ему этого не позволил: ловко подловил ударом в челюсть снизу.

Выжидающе затанцевал рядом, жестом предлагая попробовать ещё.

Растерявшийся Загоруйко, ёрзая на заду, отползал, перебирая руками траву. К своей удаче, нащупал чугунную крышку, кинутую возле открытого канализационного люка. Перекатившись, ухватил в лапищи. Размахивая, как щитом, вскочил. Пару раз махнул сверху вниз, норовя обрушить на голову противнику. И вдруг на выдохе, с сапом швырнул, целя в грудь. Клыш едва успел увернуться.

Внезапный двойной вскрик отвлёк Даньку. Один из кребзовских, провоцируя, подпёр Поплагуева вплотную. Тот наотмашь, не примеряясь, хлестнул гипсом. И оба закричали. Кребзовец, схватившись за окровавленный нос, Алька – за травмированную руку.

В ту же секунду Кальмар прыгнул на зазевавшегося Клыша. Навалившись всей массой, опрокинул на спину. Ухватив в лапищу жменю земли, хлестнул по глазам, уселся сверху, поёрзал, изготавливаясь к долгой победной молотьбе.

Но больно ловкий достался ему супротивник. Хоть и подослепший, угрем вывернулся из-под навалившейся туши, отбежал, протирая на ходу глаза, сбросил разорванный при падении джемпер, под которым обнажилось жилистое, будто из жгутов тело. Проморгался.

С этой минуты осатаневший Клыш больше не играл. Избивал, не жалеючи.