Шалопаи

В период полового созревания Робика трясло от одного вида женщин. Но поначалу успеху мешала сложившаяся репутация законченного хама. Он мог подойти к однокласснице и, изнывая от желания, предложить «впиндюрить по самое не хочу». Встречное желание, быть может, и присутствовало, но прямолинейность отпугивала. Всё изменилось в пятнадцать лет, когда в отцовском шкафу он обнаружил фолиант «Мужчина и женщина». Проштудировав его, напрочь переменил тактику обольщения. То, что раньше звучало как «загнать дурака под кожу», теперь произносилось томно и завлекательно – «копуляция». Он словно заговорил на неведомом, манящем языке. За партой нашёптывал одноклассницам о невинном легком петтинге. С чувственных вывернутых губ горячей мелодией перетекали в девичьи ушки диковинные, волнующие слова: минет, коитус, дефлорация, – преобразующиеся в затуманенном мозгу в экзотические минуэт, кактусы, фламинго. А от загадочных андроген, перверзии, парафилии на девушек веяло мифами древней Греции.

И – успех пришел.

К тому же флер неотразимого соблазнителя придавала ему репутация. Сын высокопоставленного партийного функционера, ведущий богемный образ жизни, – на такую «фишку» девочки западали безотказно.

– Так что? Вызываю такси? – выдохнул Робик, склонившись к девичьей шейке.

Кармела отстранилась.

В принципе, самоуверенный, многое повидавший, он и впрямь выглядел идеальным партнером для первого сексуального опыта.

Но сердце Кармелы Алонсо давно захватил отчаянный мальчишка, которого не видела с далекого пионерлагеря. Вратарь лагерной футбольной сборной, бросавшийся в ноги нападающим, сигавший с откоса в мелководье и – пунцовевший при всяком её взгляде. Да и сюда, в чужую квартиру, под предлогом ключа, приехала среди ночи в надежде увидеть его. Увидела, называется!

С дивана донёсся легкий стон. Через приоткрытую кухонную дверь хорошо были видны любовники. Клыш пошевелился во сне, одеяло соскользнуло на пол, но он так и не проснулся. Зато Любочка от ночной свежести заново возбудилась. Не раскрывая глаз, извернулась змеей.

– Маленький херувимчик натрудился, теперь спит, – заворковала она. – А вот мы эту соню разбудим. Лучше меня никто будить не умеет.

Через долю секунды воспрянувший Херувим, не раскрыв глаз и, кажется, не проснувшись, опрокинул ее на спину.

– Да! Да! Да-а!! – разорвал ночную тишину придушенный женский крик.

Боль исказила личико Кармелы.

– Вон из этого вертепа! – она подхватила сумку.

– Ко мне? – Робик засуетился.

– Да хоть куда!

Когда утром квартира Поплагуевых пробудилась ото сна, Робика в ней не было. А о приезде Кармелы Алонсо никто не узнал.

Проснулся Клыш, словно от толчка.

На углу тахты сидела совершенно одетая Любочка Повалий и курила, яростно стряхивая пепел на персидский ковер.

– Доброе утро, – осторожно произнес Данька, не уверенный, что попал в масть.

– Кому доброе, – Любочка не обернулась.

Рывком он сел рядом. Ткнул в благоухающий подполковничий тулупчик.

– Тут Граня вроде спал?..

– Его Алый за стеклом отправил. Стёкла вчера в подъезде перебили, доны хреновы… Теперь вставлять надо срочно, пока Алькины предки не вернулись. Скинулись, у кого что осталось.

– А сам Алька?

– К Наташке побежал замиряться. Только ничего у него с этой гордячкой не выгорит.

Клыш осторожно тронул ногой брошенный подле чемодан.

– А нету больше жениха! – коротко ответила на незаданный вопрос Любочка. – Всю ночь меня в квартире прождал, пока родители врали невесть что. А к утру, как врать стало нечего, уехал. Всё к черту! Какая же я дура! Считай, одной ногой в Москве была!

С накапливающимся раздражением она следила за бессистемными перемещениями любовника.

– Господи! Ты-то чего мечешься? Ну скажи что-нибудь!

– Да вот понимаешь, – Клыш заглянул под диван. – В горле – помойка. Не помнишь, я вчера не догадался бутылёк заначить?

– Сволочь! – Любочка подхватила чемодан и выскочила из квартиры, с чувством долбанув входную дверь.

Дверь вновь раскрылась, – вернулся Алька.

Любочка как в воду глядела: лица на нём не было.

– Не открыла Туська, – пожаловался он.

Приподнял тулупчик, обнюхал брезгливо:

– Вот это уж вовсе напрасно. Полушубок папаша не простит. Говорит, реликвия.

– А где Баула? – полюбопытствовал Данька.

– Кто его знает. Сто лет бы эту сволочь не видел. Я, говорит, сексуал-демократ. А сам оказался бобслеист на всю голову. Три стекла в подъезде повышибал. Хорошо, если до родителей не дойдет. Хотя какое там! Соседи такую гнусь подняли. Жалобу коллективную настрополили. Окна вставим, хоть накал чуток собьём. Буди, кстати, Павлюченка. Этот всю ночь Сонечку пахал. Сейчас ему самое время смыться.

– С чего вдруг?

– Зря, что ль, Сонечка, едва рассвело, свинтила. Рупь за сто – мамочке жаловаться помчалась. А она, на минутку, малолетка! Вникаешь?..

Алька оказался пророком. Спустя пяток минут в квартиру ворвалась нечёсанная, в цветастом своём халате-размахае Фаина Африкановна.

Цепким взглядом прошлась по гостиной.

– Где этот дристоман?! – злым, простуженным голосом рыкнула она.