Шалости фортуны

«Сколько ж ей сейчас? — виновато размышлял Потапов, сидя в опустевшем кабинете. — Жива ли? Вряд ли… Зря я, наверное, потащусь завтра… А-а-а черт! Хватит! Поеду — хоть на могилу схожу!»

«Мерседес» Потапова с трудом втиснулся в небольшой заснеженный дворик. Генрих Иванович вышел из машины и огляделся: все вокруг было родным и знакомым, только, как по волшебству, стало как-то меньше и невзрачней. И когда-то ярко-желтый, а теперь облезло-серый дом, и покосившаяся беседка, и сараи, на крышах которых играли в моряков и пожарных… Лишь старый тополь в углу двора остался таким, как и прежде, — необъятно-большим и могучим.

По скрипучим ступеням Потапов поднялся к двери бабкиной квартиры. Он, хоть и надеялся в душе застать бабу Аню живой, все-таки больше думал о том, знают ли живущие здесь люди, где ее похоронили.

Звонок не работал. Потапов постучал. За дверью было тихо. Он постучал еще — сильнее. Снова тишина. Генрих Иванович опять принялся стучать и вдруг услышал сзади:

— Что колотишь-то? Видишь, нету никого.

Он обернулся и увидел бабку — живую, здоровую и очень сердитую.

— Во-о-от колотит… Дверь сломать хочешь? — ворчала она.

— Ба! — радостно воскликнул Потапов. — Ба, это же я, Генка!

Старушка охнула и, выронив кошелку, всплеснула руками.

— Геночка, внучек родненький!

Она тесно прижалась к нему своим худеньким тельцем, обливаясь слезами и приговаривая:

— Слава тебе, Господи! Дождалась, сподобилась! Услыхал Господь мои молитвы! Радость, радость-то…

Они проговорили больше часа, потом бабка спохватилась:

— Геночка, да ведь ты с дороги — есть, наверное, хочешь! А я, дура старая, давай лясы точить… Сейчас, сейчас я что-нибудь… Оладушков хочешь?

Бабка засеменила на кухню, Потапов пошел следом. Старушка открыла дверцу старенького холодильника и тут же, досадно махнув рукой, захлопнула. Генрих Иванович успел заметить, что, кроме нескольких упаковок лекарств и банки каких-то консервов, там ничего нет.

— Вот что, ба. Ты оладушков мне потом испечешь, ладно? А сейчас я тебя угощу.

Он вышел во дворе и подозвал шофера. Выслушав указания шефа, тот сел в машину и укатил.

Потапов вернулся домой.

— Ба, а Вовка Юрлов здесь?

— Здесь, где же ему быть! И он, и Сашка Немец, и Витька — все твои дружки здесь.

— Давай позовем их? И соседей тоже — Пономаревых, Гусевых, Монаховых. Посидим, поговорим, выпьем маленько, а?

— Да позвать-то, Геночка, надо бы. Радость ведь какая… Вот только угощения-то у меня…

— Ты, ба, об этом не думай. Гостей примем по-людски — не сомневайся. Как только собрать?

— А я Тамарку попрошу. Она баба шустрая — мигом всех обежит…

Подготовку застолья охотно взяла в свои руки соседка, Тамара Пономарева, громогласная бой-баба, заставившая всех приглашенных трудиться в поте лица. Мужики разгружали вернувшийся потаповский «Мерседес», извлекая из его бездонного чрева коробку за коробкой. Смеялись и подкалывали шофера Костю — влетит, мол, тебе, парень, от шефа за расточительство Тот пожимал плечами и кивал на Потапова.

— Генрих Иванович велел: еды и питья — лучшего и сколько влезет.

Потапов таскал коробки со всеми и тоже смеялся.

Женщины готовили стол. Резали, раскладывали, вскрывали все новые банки и коробки, удивляясь и перешучиваясь.

Веселое возбуждение, охватившее всех при подготовке застолья, не пропало и после, когда наконец уселись за стол. Во главе его заняли места Генрих Иванович и баба Аня, принарядившаяся и сияющая от радости и гордости за внука.

К первой рюмке полагался тост. После недолгой шутливой перепалки встал Сашка Немчинов, по-поселковому — Немец. Он заметно волновался, стопка подрагивала в его больших ладонях с намертво въевшимся в кожу металлом.

— Я что хочу сказать? Вот приехал Генка Потапов — дружок наш. Не ехал, не ехал, а тут взял и прикатил. Деловой человек, директор фирмы, бросил все и поехал вдруг к бабке, можно сказать, в деревню. А почему? А потому, я считаю, что родина его тут. И дед его, и отец, да и сам он — на этой земле выросли. Сколь тебя здесь не было? Вот — почти двадцать лет! Двадцать лет жил он где-то, учился, работал, капиталы свои сколачивал, а родина его не отпускала. Держала крепко все эти годы — иначе бы не приехал, ясно! Вот ведь, подумайте, сила какая! Молодец, Геныч, что не забыл Каменку нашу! Вот за это давайте и выпьем: чтоб не забывать главного — кто мы и откуда!

И зазвенели стаканы, застучали вилки да ложки, заговорили все разом.

— Генк, а помнишь, как ты с тарзанки сорвался — прямо мордой о корягу?!

— А как раков ловили, а? Раков-то?.. Эх, раков бы сейчас…

— Вон крабов лопай! Раков ему!..

— Ну, Афанасьевна, будешь теперь жить как у Христа за пазухой…

Гости захмелели, отяжелели, общий оживленный разговор разбился на отдельные островки. Пришло время песни. Первым не выдержал дядя Митя Гусев, кряжистый старик с огромным сизым носом. Он поднял руку, привлекая к себе общее внимание, и неторопливо забасил:

— Спят курганы темные, солнцем опаленные…