Шалости нечистой силы

Мозги снова засвидетельствовали свое почтение: Стасика осенило, и он достал из кармана зажигалку. Выпустив язычок пламени, склонился над серой массой и вгляделся. Перед ним лежала женщина — кажется, без сознания. Пальто ее, как и находившиеся под ним шерстяная кофта и тонкая блузка были расстегнуты, юбка задрана, а лифчик спущен под голые груди, неуместно и жалобно выглядывавшие из зимней одежды наружу в этом сыром холоде. Стасик отпрянул. Но не могло же такого быть, чтобы он с бомжихой…!

Его снова повело к лестнице, но совесть исправно прихватила за воротник. Он вернулся, запахнул голую грудь — не посмел, конечно, дотронуться до лифчика и водрузить его на место, просто свел полы пальто — и потряс женщину за плечо. Ответом ему был очередной стон, но век она не разомкнула.

Стасик немного поразмыслил. В конце концов, он сейчас уйдет отсюда и вызовет «Скорую». Вот и все. Он снова засветил зажигалку, бросил на женщину последний взгляд: лет около тридцати, накрашена, довольно миловидна… Господи, но это же не повод! И он не был пьян, нет! Он только не удержался и выпил все-таки кружку пива… И все. Вот почему у него привкус пива во рту: он выпил, выйдя из метро, по дороге домой… Но от пива же не теряют голову! Пойти в подвал с бомжихой? Ну не мог же он, в самом деле!…

Стасик изучающе рассмотрел женщину и вздохнул облегченно: рейтузы и колготки на своем месте, не похоже, чтобы их пытались снять. Слава богу. Не хватало только болезнь какую-нибудь подцепить.

Долой отсюда, долой! И «Скорую» — пусть ею занимаются. А ему здесь делать нечего.

И снова Стасик замер у подножия лестницы в нерешительности. Если он уйдет… Он так ничего и не узнает. Потому что его собственная память наотрез отказывается подсунуть ему что-нибудь приличное в качестве объяснения. И это уже не в первый раз — такие провалы. А тут, по крайней мере, есть свидетель его поступков: человек, который должен знать, что и как делал Стасик в беспамятстве! В беспамятстве, которое приключается с ним уже далеко не в первый раз…

Он решительно наклонился и потряс женщину за плечо. Голова ее затряслась в такт, но никаких признаков жизни бомжиха не подала. Конечно, она была жива, он же слышал стоны, но сознание ее где-то прогуливалось и не желало возвращаться в унылую действительность. Тогда Стасик принялся брезгливо похлопывать ее по щекам, пытаясь привести ее в чувство.

И женщина, наконец, открыла глаза.

Во многом знании…

Счастливая новость почему-то ударила под дых. Ударила больно, по-настоящему, и Вера вслушивалась в телефон, согнувшись пополам.

— Повтори, пожалуйста, — сдавленно произнесла она. — Я не совсем расслышала.

Она расслышала. Просто не могла поверить.

— Я ухожу от Ирины. И я ей об этом сказал, — едва заметно усмехаясь, послушно повторил Анатолий. Он все прекрасно знал: и что расслышала, и что не верит своим ушам.

— То есть… Это правда?

— Конечно, Веронька. Такими вещами не шутят.

— И… И что Ирина?

— Какая тебе разница, малыш? Я с ней все улажу.

— Но… Как она приняла известие?

— У нее любовник. Уже несколько месяцев. Так что ей есть, чем заняться после развода.

— Бог мой, — Вера начала потихоньку приходить в себя, — любовник? У Ирины? Ты это точно знаешь?

— Молодой человек — на двадцать пять лет моложе Ирины, — по имени Роман.

— И, значит…

— Значит, это очень упрощает мою задачу.

— То есть, Ирина согласна?

— При некоторых условиях.

— Какого рода?

— Например, покупка квартиры для нее. И ряд других чисто материальных условий.

— И тогда она даст тебе развод?

— Ну да.

— Вот так просто, без боя? — в голосе Веры сквозило недоверие.

— Я же тебе сказал: у нее любовник. Развод ей развязывает руки.

— Я не о том… Ты извини, так, может, нехорошо говорить, но я думала, что она будет торговаться до последнего…

— Она и пыталась. Но ты же знаешь законы: если даже она и не даст согласия, нас все равно разведут. Ей куда выгоднее договориться со мной полюбовно. Мы с ней и сторговались: как только я куплю ей квартиру, она сразу даст согласие и подпишет. Это не займет и месяца.

— Анатолий…

— Что, радость моя?

— Я даже не знаю, что сказать… Я оглушена. Я… Я не могу поверить…

— Конечно, ты же у нас пессимистка. Потому и не веришь.

* * *

«Пессимистка». Так частенько называл ее Анатолий. Вера пессимисткой себя не считала, но что правда — то правда, в ее мироощущении было немало горечи.

Возможно, виной тому ее особое восприятие жизни? Сколько она себя помнила, у нее словно был дар — видеть жизнь как бы сразу в нескольких измерениях. Не только то, что происходит, но и то, что могло бы произойти. Люди обычно воспринимают поступки других как некую данность, к которой они затем, уже приняв эту данность, относятся так или иначе, одобряют или осуждают, восхищаются или отвергают…