Шамайка

А ещё два других человека шли по сторонам переулка, как прохожие. У одного в руках был длинный крюк-багор, у другого — сеть на палке, вроде сачка. А уж в тележке не было никакого мяса, на ней стояла клетка из грубых, необструганных сколоченных брусков. И как только кошка выскакивала на знакомый призыв, она тут же попадала в сеть или на крючок тёмных личностей. Да, это были очень и очень тёмные личности, и вышли они на промысел рано утром, в тумане, когда хозяева кошек ещё спали. За полчаса они наловили больше десятка кошек, трущобных и хозяйских. И белая Молли, и рыжий Крис, и даже дурацкий полубульдог попали в клетку.

Человек с крючком заприметил Шамайку и направился к ней. Она попятилась, но уже летел к ней по воздуху железный багор. Она извернулась, отпрянула, и тут же накрыла её сеть. Сетевик подкрался к ней сзади и неожиданно. И под крик «Мяу-со! Мяу-со!» проволокли её в сети по воздуху и вытряхнули в клетку.

Ошарашенные и оглушённые, бились в клети кошки и собаки, они не понимали, что с ними будет дальше. Особенно обалдел полубульдог. Он совсем потерял лицо, если можно так назвать его невероятную морду. Сейчас он мог растерзать любую кошку, но клыки его тупо спали, охваченные ужасом.

Клетка тряслась и качалась, продвигаясь дальше, и Шамайка всякий раз оказывалась рядом с полубульдогом.

И огромный испуганный Поль в тоске прижимался к ней и мелко дрожал.

«Глупо-то как, глупо, — думала про себя Шамайка. — Надо же было так дешёво купиться, так глупо влипнуть в клетку, попасться дуракам-кошколовам». Ей было предельно ясно, что сделают сейчас эти люди: повезут кошек и собак на живодёрню.

И она стала осматривать клетку. Клетка была крепка, и крючок, на который она запиралась, находился снаружи и сверху. Открыть её изнутри не удалось бы ни кошачьим когтем, ни собачьим зубом. Крышка открывалась, только когда в неё бросали очередную жертву.

— Мяу-со! Мяу-со! — мяукал тонконогий, который толкал тележку.

И выскочила из подворотни пятнистая кошка, и багор впился ей под ребро. По воздуху, по воздуху понёс багор кошку к клетке, и тонконогий уже приоткрыл крышку, но тут пятнистая сорвалась с крючка. Крючконосец снова подцепил её, да неловко, и тут Шамайка вспрыгнула на спину полубульдогу и вылетела из клетки вон, и дурацкий полубульдог рванул за нею.

Раздались ругательства, а кошки и моськи вырывались на волю. Не знаю точно, сколько их вырвалось из клетки, а за Шамайкой погнался тот, вооруженный сетью. Скачками уходила она от него, но изловчился сетевик-сачконосец и накрыл её как раз у входа в лавку японца Мали.

На пороге стоял негр Джим.

— Господин, — сказал он кошколову, — это моя кошка, не мучай её.

— Чего ещё?! — закричал кошколов. — Замолчи, обезьяна, а то я тебе сейчас устрою суд Линча.

— Не надо мне устраивать суд Линча, маса, — мягко сказал негр. — Отдай мне кошку, а я тебе подарю полдоллара.

— Полдоллара! Мне?! Отойди, от тебя воняет лошадью.

— Ах, маса, маса, белый человек, а говоришь чёрные слова. Ты, господин, глубоко не прав.

И послышался длинный и протяжный подготовительный звук, и кошколов не понял, что это за звук, закрутил головой, и тут Джим с великой меткостью плюнул ему в правый глаз. Плевок, пропитанный жиром гремучих змей в смеси с табаком «Читанога-Чуча», поразил кошколова чуть ли не насмерть. Он замер в полном смысле этого слова, он окостенел, а негр так ударил его кулаком в челюсть, что дурак-кошколов упал на землю и уполз куда-то глубоко в трущобы. Джим выпутал из сети Шамайку и внёс в подвал.

— От этой кошки нам никогда не избавиться, — задумчиво сказал японец, оглядев Шамайку. — В ней, конечно, заключены доллары. Но кошачьи меха себя не оправдали, на одних рыбьих жмыхах можно разориться. Но кое-что мне всё-таки приходит в голову. Готовь-ка, Джим, варево из жира гремучих змей, надо её снова отмыть.

— Что это ещё пришло в твою японскую голову? — ворчала всклокоченная Лиззи. — Боже! Как я глупа! Зачем не приняла предложение господина Тоорстейна?

— Я скажу только одно слово, — с намёком шепнул японец. — А ты слушай, как это слово звучит. Вот как: «Никербокеры!»

— Никербокеры? Ты шутишь. Вначале купи себе приличные штаны, а уж потом говори «Никербокеры». Никербокеры тебя и на порог не пустят.

— А я и не пойду к ним на порог. Пошлю вместо себя Джима. А костюм возьмём напрокат. Но это не главное. Главное — имя и родословная.

— Нужно что-нибудь королевское, — сказала Лиззи. — Ничем так не проймёшь Никербокеров, как чем-либо королевским.

— Свежие мозги! О, свежие мозги! — закричал японец, хлопая Лиззи по спине. — Что ты скажешь, например, о королевской Вильгельмине? Или ещё лучше — королевская Изабелла?

— Это вино такое есть, «Изабелла», — заметил Джим.

— Помолчи, глуповатый негроид, — ласково сказал японец. — И прекрати думать о вине.

— Ладно, не буду, сэр.

— Послушай, Джимми, а как звали остров, где ты родился?

— Остров Аналостан был моей родиной, сэр!

— Здорово! Королевская Аналостанка, чёрт возьми! Единственная Королевская Аналостанка на свете с родословной! Умора!

И японец принялся хихикать и хохотать.