Жутко оттого, что этот поцелуй может повлечь многое, что не вижу я по своей неразвитости - как цепная реакция костяшек домино, когда единственная упавшая валит с трудом построенный громадный узор. Это ведь лишь я полагаю, что разбудив ее, ничего не порушу, и заживем мы тихо, счастливо, никого не трогая. Построю железную дорогу к своему счастью, вырубив при этом гектар леса, и не простого, а волшебного. А может, они видят, чувствуют, знают, что ничего у нас не выйдет, сколько бы не пытались, и через десяток или меньше потерянных лет мы с Залиной расстанемся. Сотрем совместно прожитое время, словно его и не бывало. Могу ли я заглянуть на столько вперед в свою душу?
А с другой стороны, с далекой еле видимой другой стороны - 'ты готов ради меня прыгнуть выше головы?'
Вот и решай, как поступить правильно. И что вообще может считаться правильным...
Кажется, я задремал, придавленный, изводимый тяжелым ароматом, наполняющим воздух.
Болела спина и ноги. Я еле разогнул их и поспешил встать.
Залом владела тишина, душила звуки в зародыше, строго смотрела на случайные капли воды, отчего те подали глухо, стараясь не шуметь, заползала в уши, тихо позванивая.
Я двинулся в конец зала мимо рядов колод, попутно их разглядывая. В дальнем стене находилась еще одна дверь, двойняшка первой. Но коридор за ней, с кафельной плиткой и масляной краской, быстро обрывался, дальше шли бетонные стены и пол.
Подумалось, что этот ход ведет под терем старшего Сигизмундовича. Я не стал проверять, так ли это, а вернулся к Залине.
Ничего не изменилось в ее лице, да, собственно, что могло измениться? Она спала, точнее, находилась в глубоком забытье, более глубоком чем ночное спанье. Я с минуту смотрел на нее, а потом решительно зашагал ко входу. Время безделья прошло.
Наверху солнце, лежащее у самого горизонта, ослепило глаза красным светом. Воздух заструился, приобрел прозрачность и чистоту. Рваные облака над головой окрасились розовым и червленым, приобрели объем. Показалось, что там, среди них - целый мир, с широкими мраморными ступенями и колоннами, с колоннадами и портиками, площадями и залами, обвеваемый ветром и холодным воздухом. Удивительный безлюдный мир, летящий в поднебесье...
Я мотнул головой - внимание цеплялось за облака, уплывало. Возможно, еще действовал воздух подземелья, наполненный травами и запахами. Я двинулся вниз, прошел колодец и сосредоточился на темном пятне сада, уже накрытого вечерными тенями.
Как и в прошлый раз, появилась девочка, выбралась откуда-то из травы и, даже не посмотрев в мою сторону, зашагала к саду.
Я поменял курс и пошел прямо на нее. Девочка медленно сделала еще пару шагов и в нерешительности замерла. Тогда я рванул.
Поначалу бег давался нелегко, видимо, что-то было в той подземной атмосфере. Казалось, что я бегу медленно, очень медленно. Но потом трава слилась в одноцветный фон. Я несся, не разбирая дороги, что есть сил.
Стал заметен рисунок на платье стоявшей девочки и даже складки ткани от сидения. Еще оказалось, что она босиком, с пылью, покрывшей ноги до щиколоток. И даже обнаружилась ровная линия загара на шее - дальше начиналась белая кожа спины.
Откуда-то из глубины пришел томительный тяжелый ужас, грудная клетка и горло наполнилось тяжестью, затвердели. Что-то забилось в панике, требуя, вопя немедля вернуться, но я, стиснув волю и мышцы единой злой мыслью о Залине, лежавшей в полутьме на странном ложе, продолжал мчаться вперед.
Оставшиеся несколько десятков метров я преодолел, почти не помня себя. А потом девочка обернулась и мир померк, свернулся в бесцветный мрак, как сворачивается звездное сияние в ничто черной дыры...
Мы выехали сразу после обеда, хотя они и уговаривали остаться. На крыльцо вышли родители: Василиса Аркадьевна и Иван Берендеевич, вышла сестра Федора и бабушка, Аглая Сигизмундовна.
Пока я напихивал багажник сумками: с малиновым вареньем - на случай, если простудимся; из черной смородины - на зиму, когда витаминов не будет хватать; с солеными огурцами; с компотом, Залина прощалась со своими.
- И смотрите, осторожнее на дороге. Сейчас столько аварий случается! - хлопотала Василиса Аркадьевна.
- Василиса Аркадьевна, нужно меньше смотреть 'Дорожные войны', - сказала Федора, насмешливо наблюдая с крыльца за нашими сборами.
- Мам, не беспокойся, Саша хорошо ведет, аккуратно.
- Саша, Саша, мне кажется, вы сумки близко друг к другу ставите. Давайте, я газеты принесу, чтобы переложить.
Иван Берендеевич покосился на супругу, убежавшую в дом, и спустился пожать руку на прощанье.
- Рад был познакомиться, - произнес он. - Жаль, что недолго были, а то уговорил бы порыбачить. Утро, туман, вода, как стеклышко. Тишина, как в раю после ремонта. И круги на воде от рыбы. А уха?! В котелке, на углях, второго навара... настоящее мужиковское занятие, не то, что этой бабий треп за чаем.
Я улыбнулся.
- Хотя я и не рыболов, но вы меня почти убедили. Попробую в следующий раз, когда за грибами приедем. Если уговор в силе.