Шаман 3 Deus vult, Alexandere (СИ)

- Пасть захлопни, шутник! Лекарь принял роды у моей жены лучше любой повитухи. Спас и жену, и сына. А мы его везём на смерть. Твоя баба понесёт – кто её будет спасать? Сам? Старая Луиза, которая мне прошлую жену сослепу угробила? Что же ты больше не смеёшься? Раз лекарь сказал, что жажда, значит жажда. Жак ему вчера все потроха отбил, старался перед хозяином выслужиться. От таких побоев будешь пить, как мул, тут и ведра не хватит напиться. Ясно?

- Ясно… - растеряв настроение, процедил здоровяк и вновь замолчал.

Боль у лекаря немного отступила, и на первый план вышли голод и головокружение. Но Ла Вандом понимал, что это уже не надолго. Он попробовал отвлечься на природу и запомнить её в свой последний час, но почти сразу понял, что от однообразия кустарников и полян ему становится ещё тоскливее. Ни бездонное небо, ни яркий красочный закат не интересовали приговорённого. Он вспомнил несколько рассказов людей, что поднял со смертного одра, и напряг свою ещё никогда не подводившую память. Но жизнь всё никак не хотела промелькнуть перед его внутренним взором, как Ла Вандом ни старался. Жизнь ни в каких её проявлениях больше не интересовала Раймонда Ла Вандома. А вот лики умерших вспыхивали перед ним своей мертвенной бледностью, как печенья из лавки хромого Жана. И он пытался представить себя таким же, как они. С заострившимся носом и худыми обескровленными губами. Влекомый этими мыслями, он потерял связь с реальностью и вернулся в неё только тогда, когда оказался на краю собственной могилы. Гроб уже стоял внизу, а стражник только что закончил объяснять ему что-то важное. Но Раймонд не смог припомнить ни единого его слова.

- Спускайся, спускайся, лекарь! – повторил ему собеседник и легонько хлопнул по спине. - Мы с ребятами просто стража. Мы не палачи и не тюремщики. Но слово хозяина для нас закон. Поэтому спускайся, не заставляй тебя укладывать в ящик силой!

Раймонд молча кивнул на конец верёвки, которой были связаны его руки, но стражник непреклонно покачал головой:

- Не могу, это приказ месье Шарля.

Пленник с болью разомкнул ссохшиеся губы и взглядом указал на яму.

- Я не спрыгну. Спусти за верёвку.

Через пару минут тяжёлая деревянная крышка навсегда отделила его от жизни. Сверху глухо падала комьями глина, и в такт ей бухало сердце. Ноги холодила большая бутыль с водой, и ужасно хотелось пить. Раймонд глубоко вздохнул и заплакал так же горько, как плакал много лет назад на похоронах матушки. Но сейчас он хоронил себя.

- Ненавижу! – шептал потрескавшимися губами лекарь. - Ненавижу Мари и Шарля, ненавижу этих троих подлецов, которым приказ заменил честь. Себя за глупость ненавижу. Я ненавижу саму жизнь! Отец, ты примирил меня с чужой смертью и научил обманывать её порошками. Но почему, почему ты не научил меня, как жить свою жизнь? Ведь жизнь даётся на время, а смерть забирает нас навсегда. Почему ты научил меня служить жизни, когда надо уметь служить смерти? Ведь сила в смерти, отец! Она победила тебя и победит мен…»

Слева в груди резко закололо, и руки, которыми Раймонд с остервенением долбил в деревянную крышку гроба, набивая себе занозы, безвольно упали ему на лицо. Несколько мгновений лекарь ещё осознавал свою беспомощность, пытался вздохнуть или пошевелиться, но тело ему не подчинялось. Ушли злость и страх, Раймонду стало очень спокойно, и он начал проваливаться в сон.

«А сердце молчит….» - равнодушно отметил Ла Вандом и окончательно потерял сознание.

Раймонд проснулся в своей постели в полной тишине и темноте. Шевелиться совсем не хотелось, но из-за духоты он начал зевать уже через мгновение. Неожиданно ему вспомнился страшный сон про погребение заживо. Парень мотнул головой, чтобы отогнать ужасное воспоминание, и ударился виском о стенку гроба. В панике он начал пинать крышку и попытался её сдвинуть. Но ничего из этого не вышло. Плотно подогнанные доски не шевелились и не пропускали воздух. Дышать стало нечем, и многократно усилилась жажда. Лекарь осторожно пошевелил ногой и почувствовал полную водой бутыль. Но достать её не было никакой возможности.

Ла Вандом принялся с остервенением бить руками по крышке гроба, и уже через мгновение к его ощущениям добавилась боль от сбитых костяшек. Воздух стал жарким и тяжёлым, и странный липкий сон навалился на молодого человека, как мёртвая лошадь наваливается в бою на своего ездока. Сердце опять умолкло, Раймонд зевнул, не открывая рта, и снова умер.