Шаман

— Я с тобой ничего не понимаю, — говорит она. — То ты — подлец, то ты — гигант-спаситель, то ты — мученик. Кто ты? Почему от тебя зависят жизнь и смерть? Что такое жизнь? Ведь есть же чувство долга! Людские отношения? Люди друг перед другом стремятся казаться лучше, галстуки завязывают, уши моют, почему же ты всё время стараешься казаться хуже? Помнишь, ты говорил, ты был когда-то другой. До смерти девочки. Сейчас же всё хорошо. Сейчас же никто никуда тебя не гонит. Никто не обижает. Сейчас в травников начинают верить. Аптеки трав существуют. Центры создаются. На тебя все молятся. Почему же ты такой жестокий? В душе ты же не грубый и не жестокий. Ты же не можешь не понимать, что значит «умер кормилец»?! Ты же понимаешь, что значит — мальчик начал ходить и снова свалился. Ты всё понимаешь сам!

Вспыхивает ярко сигарета. Кешу Нина не видит, но чувствует идущее от него тепло, он — источник тепла.

— Иди ты к чёрту, Нинка. Всё испортила.

7

На следующий день за завтраком он глядит мимо неё, о чём-то весело переговаривается с Олей.

Она уговаривает себя, что ей всё всё равно.

— Ты сходишь к Вите? — спрашивает, не обращая внимания на его отчуждённость. — Они так ждут тебя! У них такое горе!

Кеша не доедает, встаёт, идёт к двери.

— Жил без тебя, никто не указывал, что мне делать. Не пропал пока. Не суй нос, куда не следует.

Где Александра Филипповна? Что он такое сказал ей? Нина не может поднять глаз на Олю. Оля, словно чувствуя это, уходит за Кешей. А она садится на стул в коридоре, смотрит на входную дверь.

Сегодня пациентов немного.

— Вы последняя? — спрашивает её мужчина. Нина не отвечает.

Как тихо! Никогда не скажешь, что в доме люди. Женщина с коровьими глазами по-хозяйски оглядывает новичков: ничего, все выздоровеют, придёт время.

Нина идёт на кухню, пьёт воду. Может быть, снова сходить к Вите, снова пообещать, что Кеша придёт?

Начинает прибирать на кухне.

Кеша появляется неожиданно, когда она уже совсем успокоилась.

— Мне нужно поесть, я опаздываю, — говорит холодно Кеша.

Она улыбается ему: он говорит с ней по-домашнему, как со своей. Не торопясь, зажигает газ.

— Пожалуйста, Кеша. — В эти простые слова она вкладывает всю свою веру в него. Садится напротив, смотрит, как он ест. — Сейчас, когда чуть не каждый третий умирает от рака, от инфаркта, ты спасаешь людей. — Она чувствует: снова горят щёки, снова вибрирует голос. Она не видит ни Кеши, ни еды, ни кедра за окном, говорит. — Тебя нельзя мерить обычными человеческими мерками. Наверное, каждому твоему поступку есть причина, ты, наверное, можешь объяснить, почему так…

— Дай поесть спокойно. — Кешино лицо скривилось в брезгливую гримасу.

Не отводя от него глаз, Нина улыбается ему. В ней снова возникает, в ней ширится тот, солнечный, свет, который может поднять с постели Витю, успокоить Витину мать, который возродил её.

— Я знаю, твоё могущество — доброе. Врач не может быть жестоким, иначе это уже не врач, это уже чёрная магия. Я знаю, ты пойдёшь к Вите, — громко говорит Нина, не замечая Кешиной гримасы. — Один твой взгляд…

Кеша бросает вилку и идёт из кухни. Через минуту хлопает входная дверь.

Свет продолжает стоять в ней, лёгкий, бесплотный, он волнует её своей незнакомой энергией, которую объяснить она не может и не хочет.

Квартира пуста. Только Оля в комнате Александры Филипповны читает, забравшись с ногами на постель. На шорох двери она поднимает голову.

— Мама, дядя Кеша дал мне такую книжку! Ты не представляешь себе, что написано там! Оказывается, люди могут улавливать то, что не слышно уху и не видно глазу. Ты слышала что-нибудь о салебе-ятрышнике? Древние уже знали о нём. Они брали тёмный корень, в виде сердечка, их два корня — тёмный и светлый, сушили тёмный, мельчили, а перед боем разводили водой, пили и становились очень сильными. Такое войско нельзя было победить. А знаешь, мама, что такое самая обыкновенная полынь? Тоже тайна. Ею спасаются от блох и моли. Ею лечат детей от испуга и от нервных потрясений — из неё делают дымокур. В старину гонцы натирали полынью ноги. Ты не думай, мама, что всё так просто: увидел травку и рви. Каждой травке назначено своё время: одной нужна луна, а другой — роса и раннее утреннее солнце, Ни до, ни после травка не имеет полного лечебного свойства.

Олин голос успокаивает Нину. Нина ложится на живот, кладёт голову Оле на ноги.

— Я, мама, хочу спасать людей. Дядя Кеша успевает столько рассказать мне, пока мы с ним собираем утром траву!

Александра Филипповна вошла бесшумно, в своей жакетке, в неизменном пальто.

— Олюшка, пойдём, собирайся, доченька, я сговорилась. Только она далеко живёт, на другом конце города.

— Куда вы собрались? — Нина, увидев Александру Филипповну, очень обрадовалась, села. — Вы совсем увели от меня дочь… — сказала весело.

— Почему увела? Хочешь, пойдём с нами, к одной знакомой — бабке Груне. Ей девяносто лет. Как и Кеша, заговаривает кровь, грыжу, варит лекарство из трав. Они с Кешей враждуют. Оля пристала ко мне: своди да своди.

— Да, мама, мне надо всё знать, хотя я лично буду лечить по-своему.