Шаман-гора

– Да, Демьян, вырастил ты оторву. Не дал тебе Бог мужиков, зато чёрта в юбке сподобил, – ухмыляясь в усы, произнёс Ефим.

– Дак и сам маюсь, – ответил Устюгов, – я ей слово, она мне пять. Я ей вдоль, она поперёк.

– А вожжами учить не пробовал?

– Дак ить баба. Жалко. Нехай ужо муж воспитывает.

– Ну-ну, – крякнул Ефим. – Интерес имею поглядеть, как у него это получится?

Степан, переодевшись в сухую одежду, вышел на плот.

– Ты чего это, девка, на людей кидаешься да допросы устраиваешь. Я тебе не муж, – заткнув руку за ремень, попытался отчитать он девушку.

– Ишь, размечтался, мерин при лампасах. Эвонных мужей мне и даром не надо. Нехай тебя казачки толстозадые милуют, – отбрила Степана девушка и, гордо покачивая бёдрами, спустилась на берег.

Степан беспомощно огляделся по сторонам, словно приглашая окружающих быть свидетелями своего позора. Но мужики старательно отводили глаза в сторону. Мало ли чего обиженному казаку в голову взбредёт? Какая-никакая, а власть.

– Ты чегой-то, дядька Демьян, баб своих распустил? – наконец-то нашёл он виноватого.

Не успевший спрятаться мужик вздрогнул.

– Ты щё, Степан? Это она не со зла, а по своему бабскому недомыслию, – перекрестился Демьян и ввернул заумное словечко. – Ты ужо не серчай, потому как такая у женского полу конституция.

– Чего у женского полу? – выпучил глаза Степан. – Ты чего это зараз сказал? Ты хоть сам-то понял?

– Характер эвонный, значитца, такой стервозный, – дал определение слову «конституция» мужик. Было видно, что его устраивает разговор, перешедший в другое русло. Он приободрился и расправил плечи.

Степан сплюнул в сторону и, махнув рукой, спустился на берег. На берегу женщины готовили завтрак. Они о чём-то вполголоса переговаривались и покатывались со смеху. Степан подозрительно посмотрел в их сторону и, по-видимому решив, что связываться с бабским племенем себе дороже, пошёл к своему коню. Спутав коня, он с независимым видом вернулся.

Прибежал Загоруйко Егор и поведал последние новости. Оказывается, мы будем дожидаться барж с продовольствием и инструментом. Эти баржи должны спуститься по Аргуни.

После сытного завтрака мужики расположились здесь же недалеко от костра и, закурив, неспешно повели умные разговоры. Женщины занимались хозяйственными делами. Кто стирал, кто выносил и развешивал на просушку под ласковым майским солнцем отсыревшие вещи.

– Всё-таки жизнь удивительная штука, – проговорил задумчиво Болдырев Ефим. – Пришлось мне в молодости участвовать в военных баталиях на Кавказе. Дак вот, тамотка тоже есть река Аргун.

– Тутошняя река не Аргун, а Аргунь прозывается, дядька Ефим, – поправил его Степан.

– Дак я и говорю, удивительная штука. Расстояние в тыщи вёрст, а названия рек только одной буквицей и отличаются. Неспроста эвто.

– А что, дядька Ефим, неужто ты в кавказской кампании участвовал? – не поверил казак.

– Да энтак сподобился, – усмехнулся Ефим.

– А про нашего генерал-губернатора господина Муравьёва не слыхивал ли часом? Он ведь тоже в тех местах воевал.

– Слыхал я про генерала Муравьёва Николая Николаевича, который в тридцать втором годе замирил турецкого и египетского султанов. Потому и войны меж нами не случились. (Здесь Ефим ошибается, это был Н.Н. Муравьёв-Карский3 – полный тёзка Муравьева- Амурского.)

– Расскажи про свою службу, дядя Ефим, – попросил я его.

– Да ить чего в ней интересного, в службе-то той? Одна маята да тягость. Это хорошо ещё, что я не все двадцать годочков отслужил, а всего лишь десять.

– Поведай, Ефим. Не скупись. Очень мы интерес имеем послухать про твою службу и кавказскую войну, – попросили Ефима и остальные.

– А чего ж и не поведать. Слухайте.

И Ефим стал рассказывать: «Было это в 1830 году. Приехал в нашу волость нарочный с повелением забрить в рекруты молодых парней, которые по возрасту, зна- читца, в солдаты годные. Ну, пал жребий и на наш двор. А мне до полного возраста ещё одного годка не хватало. А старшему брату Митяю в самую пору. Однако успел Митяй к тому времени обзавестись женой и парой ребя- тёнков. Куцы ж ему такому на службу? А дитёв кто кормить будет? Ну и говорит мне батя, что так, мол, и так, Ефим, пострадай за всё семейство наше. Возьми тягость армейскую за брательника свово Митяя. А мне щё, я молодой был, глупый. Да и скушно мне было в деревне, землю хотелось посмотреть. Вот я и говорю: «Нехай Митяй семейство своё прокармливает, а я не против на службу идтить». После того погуливали мы как полагается, да и увезли меня в далёкий город Царицын, что на Волге-реке. Там в былые годы Емелька Пугачёв озоровал да волю казачкам требовал.

Определили меня в учебные батареи по артиллерийской части. Всё бы ничего, но муштра дикая. Унижени- ев всяких и лишениев натерпелся я вдоволь. Да и унтер- офицер попался, что не приведи господь. Зверь-зверем. Сопатки нам кровенил и по делу и за просто так, из интересу. До того уж ему это самое дело по душе было. Ну а мы, ясное дело, терпели. А куды попрёшь?