Шаман-гора (СИ)

А сам подумал, что каждое человеческое существо, из живущих на планете Земля, несметное количество раз повторяло три простеньких слова: «Всё будет хорошо» и верило в эти слова, словно в молитву. Однако жизнь постоянно распоряжается по-своему.

Мы снова замолчали. За тонкими стенами уже вовсю занималось утро. Из распадков потянуло туманом.

— Ой! — опомнилась Луиза. — А ну, больной, немедленно спать. Вам необходимо соблюдать режим, — строгим голосом добавила она.

Я попытался поймать её за руку, но она, крутанув подолом юбки, ужом выскользнула из палатки.

«Да, брат, — подумал я, — совсем ты ловкость потерял. Наверное, действительно больной».

И, повернувшись на бок, моментально уснул. Но во сне я уже не видел своих погибших товарищей. Мне снилось совершенно иное.

Когда я открыл глаза во второй раз, рядом никого не было.

Наверное, Луиза поделилась своей радостью и рассказала всем о том, что я пришёл в себя, поэтому круглосуточный пост был снят.

За брезентовыми стенками слышались мужские и женские голоса. По лёгкому покачиванию плота я понял, что мы плывём.

— Эй, есть там кто живой? — негромко окликнул я.

Полог палатки мгновенно раздвинулся, и появилась улыбающаяся физиономия мангрена.

— Алонка, однако, живой. А ты совсем плохой был. Почти что мёртвый. Камлала на тебя Менгри. Странное духи сказали ей. Сказали, что не можешь умереть ты, потому что нет тебя среди живых. Зачем они так сказали? Вот он ведь ты, живой и здоровый.

Мангрен выговорился и выжидающе уставился на меня.

«А ведь она права, — подумалось мне. — Ведь меня действительно не должно быть среди живых. Значит, и умереть я не могу».

— Права твоя Менгри, охотник, — грустно сказал я. — Не могли ей ваши духи обо мне ничего сказать. Ибо неподсуден я им. Свой у меня дух имеется, Николай-угодник. Вот у него-то ей и надо было полюбопытствовать насчёт меня.

Алонка заметно обрадовался и облегчённо перевёл дух.

— Вот и я говорю, неправду духи сказали. Вот он, здесь. И как его не может быть? Глупые бабы не хотят нас слушать.

— А вы почему ж не уходите от нас? Земли здесь дичью богатые, да и недруги ваши уже вам не страшны, — поинтересовался я.

— Да мы собрались уже мал-мало. А как тебя оставишь? Алонка и Менгри всю жизнь душой болеть будут. Жив ли ты или нет?

Меня растрогала бесхитростная прямота мангрена. Оказывается, не так уж и мало я успел нажить в этом мире друзей, которым не безразлична моя судьба.

— Спасибо, друг. Ну, теперь-то видишь: жив я. Что думаешь делать?

— Думать надо, — глубокомысленно промолвил Алонка.

— Хочешь, совет дам?

— Хочу, Мишка. Ты мудрый человек, хоть и годами совсем не старик.

— Так вот… Совсем скоро по левой стороне Амура будет большое озеро. Это озеро называется Болонь. Вот бы вам где осесть!

Рыбы в этом озере видимо-невидимо. Всякая есть. А зверя по берегам — словно людей в больших сёлах. Вот где можно жить не страшась, что дети твои умрут голодной смертью.

— Хорошо сказал, — прикрыв от удовольствия глаза, прошептал Алонка. — Хочу там детей растить и внуков нянчить.

— Ну, про внуков это ты ещё рановато, — рассмеялся я.

— Подожди, командира, я сейчас Менгри приведу. Вместе говорить будем.

Не успел я ничего сказать, как мангрен выскользнул из палатки. Я улыбнулся: вот неспокойная душа. И тут у меня в голове возникла мысль: а что если вместе с молодожёнами пройти в озеро и посмотреть, каким оно было сто тридцать лет назад. Срок небольшой. Навряд ли там что изменилось, но всё равно интересно.

Перед службой в армии приходилось бывать там, и не раз.

Вновь распахнулся полог палатки, и внутрь потихоньку, словно заговорщики, проникли молодожёны. Я изумлённо посмотрел на молодых.

— Вы чего, словно мыши?

— Тихо, однако, надо. Люди узнают, что ты не спишь, тесно будет. Серьёзных разговоров разговаривать не дадут, — хитро ответил мангрен.

«Соображает, чёрт тунгусский», — с уважением подумал я.

Однако он был не настолько осторожен, чтобы Степан не заметил суеты около временного лазарета. И едва мангрены с видом заговорщиков расселись вокруг меня, как полог снова распахнулся и в проеме показалась усатая личность вызывающей наружности.

— Что за посиделки? — грозно сдвинув брови, полюбопытствовала личность.

Затем, не выдержав серьёзного тона, физиономия Степана расплылась в радостной улыбке.

— Здорово ночевал, братка. А я что говорил? Самое лучшее лекарство для казака — это гарна кралечка. Она его, если заимеет такое желание, с того света вытягнет, или наоборот, загонит, — и весело рассмеялся, тиская меня в своих медвежьих объятиях.

— Тише ты, чёрт. Раздавишь. И не ори ты так, у нас здесь оперативное совещание происходит.

— Дак я что, это я от радостев. Ведь подействовало.

— Что подействовало?

— Дак тебе что Луизка ничего не обсказывала? — прищурился Степан.

— Да говори ты толком. Не тяни кота за хвост.

— Наверное, вам не до этого было, — подмигнул казак.

— Стё-па! — угрожающе протянул я.

— Дак я и говорю, — как ни в чём не бывало продолжил казак.