Шаманка

На щиты ей сил требовалось больше, чем на червей. И часто случалось, что щиты оказывались недолговечны, постоят несколько месяцев и разрушаются, и надо начинать сначала. Щиты чаще всего нужны были мужчинам, обладающим властью и деньгами. Эти мужчины страдали от происков конкурентов, но еще больше – от происков женщин, желающих приворожить и женить, или – приворожить и удержать в браке. Мужчины мучились депрессией, скатывались в пьянство, болели физически, причем чаще всего болезнь сказывалась на желудочно-кишечном тракте или на коже – самые уязвимые зоны для тех, кто лишен щитов. Некоторые злились, что платят Сандугаш, а щиты рушатся и приходится восстанавливать их снова. Таких клиентов Сандугаш старалась отвадить: чем больше злобы изнутри идет – тем быстрее рушатся щиты. И хотя каждый раз клиент платит… Все равно ничем хорошим это не кончится. Да и Сандугаш все больше сил расходует, стараясь поставить щиты покрепче, понадежнее.

Иногда к ней приходили за чем-то банальным, как к обычной ведьме. Погадать. Снять венец безбрачия или порчу. Сделать приворот. Сделать отворот. Сделать «на смерть»…

Вот уж кого Сандугаш возненавидела, так это людей, пытающихся магически влиять на других людей. Самое распространенное – привороты. Если бы ее спросили – она бы за привороты сажала в тюрьму, как за изнасилование. Ну, может, срок поменьше, потому что при изнасиловании физические травмы, боль и стыд, с которым жертва потом живет. Но приворот – то же изнасилование, только духовное и магическое. Жертва не хочет и при этом тянется к тому, кто приворожил, жертва рвется и терзается, жаждет, жить без приворожившего не может, и при этом рядом с ним тоскует и зачастую мучается от отвращения. Хорошего приворота не бывает. Как не бывает хорошего изнасилования. И если муж решил уйти из семьи – нет ничего благого в том, чтобы его «удержать». Пусть даже ради детей. Потому что «удержать» – это тоже насилие. Раньше она думала, что привороты в основном заказывают женщины. Оказалось – мужчины заказывают чаще. Потому что женщины хотят романтики, чувств и отношений. А мужчины – получить поскорее в полное свое распоряжение.

Сандугаш понимала, что она не права, что уж слишком сурово судит, что люди просто не понимают сути приворота… Но легче ей не становилось.

Гадать она не умела и сразу отправляла к одной из опытных гадалок, с которыми имела контакт.

Что касается венца безбрачия или порчи – иногда это было по ее части: никакой не венец и не порча, а червь или чуждая сущность, или злое стороннее воздействие. А иногда… Иногда не было никакого венца и никакой порчи, и поначалу ей было трудно сказать: «У вас все в порядке, причина вашего безбрачия в том, что вы хотите, чтобы вас любили, но сами не готовы любить». Или: «Нет никакой порчи, просто вы хотите в своих неудачах и неспособности достигнуть желаемого обвинить кого-то помимо себя». Но потом научилась.

Те, кто просто «работает ведьмой», вцепился бы в таких клиентов. Сандугаш же нужны были настоящие жертвы, которых она могла бы спасти – и спасая, искупать грехи своего любимого.

Сандугаш много работала и очень много читала. И чем больше читала, тем больше убеждалась, что хороших книг по шаманизму нет. Их просто нет. Чтобы найти ответ на вопрос, как спасти любимого, как вырвать его из плена белой злобы Мэдэг, как освободить его душу, – ей нужен совет опытного шамана. И она не знала, ни где искать достаточно опытного шамана, ни даже имени того, кого хотела освободить. А без имени в магии мало что возможно.

4.

Имя его Сандугаш услышала во сне.

Сандугаш шла сквозь заросли цветущей сирени, подмосковной, крупной, пышной сирени, недавно прошел дождь, и полные воды кисти сбрасывали на Сандугаш ароматную влагу, и она была обнаженной, и смеялась от счастья под этим душистым дождем, а потом подняла взгляд – и увидела, что небо расчерчено падающими звездами, отчетливо видными, словно август… Но если август – откуда сирень? И где-то в глубине куста запел соловей, и Сандугаш знала: это не простой соловей, это – ее дух, ее покровитель, ее Соловей. И он подошел к ней сзади, окутал ее озябшее влажное тело теплом своих крыльев, и прощебетал имя:

– Мирон. Его звали Мирон. Мирон Алексеевич Щербаков.

Сандугаш дернулась во сне, желая повернуться к Соловью, поблагодарить…

И уснула снова.

Теперь ей снилось венчание. Их венчание. Стоял золотой теплый сентябрь. Пахло яблоками и медом. Мирону Алексеевичу было двадцать восемь лет. Его недавно произвели в капитаны. А ей, Фаине Лукиничне, урожденной Прохоровой, только что исполнилось шестнадцать. Но шла она за Мирона по большой любви. Она давно, давно его любила, и когда в возраст вошла, свах ждала со страхом: а вдруг не от него? А вдруг родители отдадут за другого? У нее приданое было средненькое и еще шесть сестер… Правда, собой она была хороша. Но Мирон первый заслал сваху. И отец дал свое благословение.