Шаманова Гарь

Вспомнилась последняя встреча с Чимрой. Прошлой осенью Степан приезжал в «Сибпушнину» заключать договор на предстоящий зимний сезон. Федос выглядел тогда болезненно. Лицо его было усталым, с набрякшими отеками под глазами и покрасневшими, словно от бессонницы, веками. Заговорили о промысловых планах. Степан посетовал, что по всему Чулыму началась массовая вырубка прибрежной тайги. Лес без разбору валят заключенные Сибирских лагерей, коротко окрещенных в народе «Сиблагами». А Сиблагов этих вдоль Чулыма становится все больше и больше. Сколоченные на скорую руку бараки, обнесенные колючей проволокой и сторожевыми вышками, с реки не видны, будто и нет их вовсе. Скрываются они в тайге, и на много верст вокруг лагерей запрещен охотничий промысел. Да и всякая живность разбегается от лесопорубок.

– Скоро вообще негде будет промышлять, – пожаловался Степан.

– Да, браток, круто, очень круто завинчивают нам гайки, – с тяжелым вздохом согласился Чимра. – Царские опричники Малюты Скуратова кажутся слепыми котятами по сравнению с всевидящими борзыми из НКВД. Если и дальше так будет продолжаться, то советское бесклассовое общество вот-вот разделится на две равные половины: заключенных и охранников.

– Что теперь делать, Федос? Как жить?

– Эх, Степа, кабы я знал, что да как… – Чимра посмотрел Иготкину в глаза. – Никому не задавай этого вопроса, ибо никто тебе на него не ответит. И о политике ни с кем – ни звука! Зажми язык за зубами, иначе придется тебе, браток, на жидких харчах очень долго валить лес…

Это были последние слова Чимры, сказанные Степану при расставании. «Ох, Федос, Федос… Меня предупреждал, а сам не уберегся от лесоповала, – мрачно рассуждал теперь Степан. – Какие же секреты ты, заядлый коммунист, выдал японской разведке? Количество заготовленных шкурок соболя? Так почти все соболиные шкурки идут за границу, и сосчитать их – пара пустяков. Или мороженые рябчики, закупленные шведами, составляют государственную тайну?.. Нет, мой корабельный друг, не японская разведка тебя подкузьмила. Чем-то другим не угодил ты советской власти… А меня хотят упечь в кутузку за компанию с тобой, дескать, два сапога – пара»…

От тяжких раздумий отвлек Степана внезапно пришедший Темелькин. Обметая голиком у порога заснеженные валенки, старик любопытно спросил:

– Зачем, паря, милиция приезжала?

– Это оперуполномоченный НКВД, – сказал Степан.

– Однако штрафанул тебя? Совсем темный сидишь.

– Хуже, отец…

Иготкин рассказал тестю суть разговора с чекистом. Темелькин, привычно усевшись у печки, достал из кармана полушубка кисет с самосадом и трубку.

– Пошто не сказал упалнамоченному, мол, дурной Темелька завалил Шамана? И тайга, мол, Темелька спалил…

Степан еще больше нахмурился:

– Ты понимаешь, что за это будет?..

– И-и-и, пустяк будет… Много бед – одна ответ. Кому мой жизнь надо? Бабы нет, дочки нет. Совсем один живу. Шибко долго живу. Надоело. Тьфу!..

– Выкинь такие мысли из головы. Живи, пока живется. Умереть никогда не поздно, – глядя в окно, строго проговорил Степан.

– Тюрьме помирать лучше. Казна землю зароет.

– Не мудри, отец. Начинай-ка готовиться к большому промыслу. На будущей неделе уйдем всей артелью в тайгу до самой весны…

Оперуполномоченный пробыл у Колоколкина больше часа. На крыльце он пожал руку вышедшему его проводить хозяину, запахнул полы мохнатой дохи, сел в кошеву и наметом умчался из Лисьих Нор. Столь теплое расставание еще больше встревожило Иготкина. «Знать, угодил Иван Михалыч чекисту. На кого же они накатали донос: на меня или на Чимру?.. А может быть, на обоих сразу?» – мучился в догадках Степан, хотя прекрасно понимал, что угадать это невозможно.

Сверх всяких ожиданий Иготкин узнал отгадку вечером этого же дня. В потемках, когда в избах засветились керосиновые лампы, пришел к нему Колоколкин. Был Иван Михайлович невесел. Разговор завел какой-то никчемный. Вроде и сказать что-то важное хотел и как будто чего-то остерегался. Степан не любил влезать собеседникам в душу, поэтому от прямого вопроса воздержался и заговорил о предстоящем промысловом сезоне. Узнав, что выход артели в тайгу планируется уже на следующей неделе, Колоколкин неуверенно возразил:

– Пожалуй, рановато, Егорыч. Надо бы еще с недельку повременить, пока погода устоится.

– По моим предположениям, пока доберемся до промысловых мест, с погодой все станет нормально, – ответил Иготкин.

– Человек предполагает, а Бог располагает.

– Кажется, ты сегодня не в духе?..

Колоколкин вздохнул:

– Эх, Егорыч… Живем пнями в лесу, молимся колесу и не ведаем, что вокруг творится. Промышляем зверя да птицу, а НКВД нас, будто несмышленых куропаток, в свои силки запутывает да под пулю подставляет…

«Откровенная провокация», – подумал Степан и, памятуя наказ Чимры – не ввязываться в политические разговоры, строго сказал:

– Не пойму, Иван Михалыч, куда ты клонишь…