Шаманы крови и костей

  Он скрипнул зубами, но слова ее оставил без ответа. Судя по лицу таремки, он ей и не требовался. Они вместе поднялись в комнату, где по очереди переоделись. Пока волшебница приводила в порядок волосы и собирала свои пожитки, дасириец побрился. Когда небо заволокли сизые предзакатные облака, в комнату робко постучали: на пороге стоял один из служителей, который взялся проводить Арэна до места, где тело Бьёри должны были предать огню. Дасириец послушно последовал за ним. Служитель, совсем еще молодой, но уже с плешивой макушкой, смиренным тоном рассказал ему, что пути богов смертным неведомы, но если они забираю кого-то раньше срока, значит там, в мертвом царстве, тот человек нужнее. Арэн молчал. Он не знал, каким богам было угодно отобрать у него полужену и нерожденного ребенка, зато мог найти того, кто убил их.

  Глядя, как пламень жадно пожирает ложе из хвороста, на котором лежала северянка, дасириец принес молчаливую клятву богам: не найти успокоения, пока не будут наказаны его враги. Оба румийца. И предательницу Хани. И пусть Ашлон примет его клятвы, и станет стражем над ними.

  Арэн остался около погребального костра до последней тлеющей головешки. Он видел, как высохла Бьёри, как ее осенние волосы истлели, кожа почернела и осыпалась с мяса. Он не позволил себе закрыть глаза или отвернуться. Даже когда девушка превратилась в безобразный обгорелый скелет, он продолжал смотреть. Если Миэ права и Бьёри убила румийка, Раш и Хани все равно виновны. Ведь ради побега карманника северянка сварила дурман. И Арэн, будь он в ладу со своим разумом, ни за что бы не позволил Бьёри ходить в комнату к пленнику. Чем больше дасириец думал о череде совпадений, что привели к смерти девушки, тем яснее понимал - виновен и он сам, не меньше остальных, а, может, и больше. Все, что сталось - плата за доверчивость. А ведь отец бесчисленное количество раз увещал его никому не верить. Теперь-то Арэн понял цену тем советам, только заплатила ее ни в чем неповинная девушка. И младенец, которому не суждено было родиться на свет.

  Миэ ворчала и всеми силами противилась поспешному отъезду, но дасириец стоял на своем. Они и так потеряли время, пока валялись одурманенные в своих постелях. Шансы поймать беглецов истощались так же стремительно, как снег на жарком солнце, но Арэн продолжал верить.

  До заката оставалось несколько часов, которые дасириец и волшебница провели в бешенной скачке. Влажная от утреннего дождя земля налипала на копыта лошадей, и те щедро отбрасывали ее на дорожные плащи всадников. Вскоре Арэну начало казаться, что на зубах хрустит земля и плохо перегнившая с прошлого года трава, а комки мокрой грязи забрались даже за шиворот. Когда дорога расширилась настолько, что на ней могли бы разминуться два обоза, Миэ взмолилась об отдыхе. Дасириец, нехотя, согласился. Звезды высыпали на небо щедро, будто кто из богов обронил миску с пшеном. Таремка сетовала на больную спину и не притронулась к еде. Не стал ужинать и Арэн: перед глазами еще стоял обугленный труп северянки, а далекие перепевы ночной птицы казались затихающим детским смехом.

  Спал Арэн тревожно: сперва ему чудились шаги крадущегося Раша, и дасириец несколько раз хватался за меч, готовый сразиться с румийцем, после ветер стал приносить вонь погребального пожарища. Когда дасириец разогнал марево сна, солнце уж вышло из ночной обители и стремительно взбиралось вверх по небесному своду. Арэн так и не смог заставить себя съесть хоть кусок из того, что Миэ разогрела на собранном наспех костре.

  - Ты не хуже моего понимаешь, что Раш никогда бы не поехал по торговому тракту, - сказала таремка, заваривая травы, которые купила еще в первый день приезда в Рагойр. Вода в глиняной кружке сделалась мутно-желтой, но аромат, что курился над ней, будоражил нюх дасирийца. Невольно, он потянулся попробовать, но волшебница живо отбила его руку. - Это женские травы, нечего тебе пить их, если только нет охоты сиськи отрастить и в бабу наряжаться.

  Арэн поморщился, и вернулся на прежнее место. Хоть родившийся нынче день выдался погожим и безоблачным, промозглый северный ветер пробирался в каждую прореху одежды, и студил путников. Сон одолел дасирийца только, когда на горизонте посветлело.

  - Он мог свернуть где угодно, - продолжила бормотать таремка. Говорила будто бы себе под нос, но делала это слишком громко, чтоб Арэн не догадался, чьим ушам предназначались слова. - Нам теперь никак его не выследить. Тем более, оба мы ничего не смыслим в разведывании следов и троп. Да хоть бы и были следы - дождь давешний все смыл.

  - Боги будто против нас, - пробормотал дасириец, грея ладони у костра. - Отчего так? Я доброе дело сделать хочу, наказать тех, кто служит черной богине.