Шамбала

Нужно смириться и перестать мучить себя. Нужно пытаться жить дальше; пойти на поезд, уехать, как и предполагалось. Как Артур жил за двоих своих товарищей, так и я должна прожить за них всех. В этом кресте нет ничего героического – он пуст, как пуста моя душа. В конце концов, всегда можно убедить себя, что они живы – где-то недосягаемо далеко; ведь подлинной их смерти глаза мои не видели.

И впервые в жизни я смирилась.

Ноги безвольно зашагали по направлению вокзала.

Недалеко от ворот завода, фасадом выходя на песочную, крепко вытоптанную тропу, располагалась стройка добротного дома. Его окружал высокий каменный забор, из-за которого виднелись стены второго этажа.

Я почему-то остановилась. Что-то невероятно важное привлекло все мое существо.

Высокий молодой человек с протезом вместо стопы, стоя прямо на дороге, наблюдал за процессом строительства, обнимал одной рукой худенькую, совсем юную женщину, а другую приставил ладонью ко лбу, огораживаясь от чрезмерно яркого солнца. Его спутница – очевидно, жена, – присматривала за двумя мальчиками, дурачившимися со своими школьными рюкзаками. Им ни за что не хотелось слушаться мать. Что-то знакомое показалось в этих мужских лицах – нечто, подобное отдаленному прошлому, или же близкое самой душе – то, что я затрудняюсь объяснить. Они разом посмотрели в мою сторону, – и я обмерла. Два друга, два малыша и их отец – как две капли воды похожие на капитана, только волосы их светлее. Я резко выдохнула, продолжая пожирающе смотреть на них. Я не верила своим глазам: могут ли люди возрождаться или существовать в иных оболочках? Может ли жизнь преподносить подобные совпадения и ждать, что ты сохранишь здравость рассудка?

Что-то бухнуло на стройке, и раздалась знатная ругань.

– Какого черта ты лезешь под эту балку?! Я что, ради тебя десять часов горбил спину?! Уйди от греха подальше, если работать нормально не умеешь! – из-за белых недостроенных стен показалась густая грива черных волос, и в лучах солнца блеснули бездонные глаза. – Алек, – он обратился к высокому мужчине, – глянь вон туда: так нормально?

– Фасад не сдвинется?

– Нет.

– Тогда продолжай!

– Мальчики! – разозлилась женщина. – Прекратите! Перепачкаете всю форму. И без вашей беготни тут полно пыли!

Я стояла, как вкопанная, онемевшая до кончиков волос, – и чувствовала, как от невероятного наплыва переживаний подкашиваются колени. Бесконечно темные, как ночь, глаза уставились на меня с тем же неимоверным удивлением, не в силах разорвать это мгновение.

В ту же секунду он сел – почти упал на пыльный пол второго этажа, держась за стену. Я непроизвольно шмыгнула носом в нехватке воздуха.

– Вам плохо? – подоспел вдруг высокий молодой человек, и его сыновья уставились на меня.

На его руках выделяются неровные зигзаги белых шрамов; кисти пористые – последствия пыток кипятком; на левой руке не хватает большого пальца; правый глаз смотрит в сторону; на голове, над ухом, навсегда выжжены волосы. Я смотрела на лица его детей – простые, без особых примет, и в растерянности осознавала, что, вероятно, начинаю сходить с ума.

– Нет… Но вы и ваши сыновья…

– О, я знаю, что вы хотите сказать! – подобрел вдруг собеседник, и лицо его разгладилось. – На самом деле я прихожусь родным братом капитану Шиману, именно поэтому мы так похожи. Он сейчас превратился в национальное достояние! Ха-ха-ха!

При звуке этого имени внутри все нещадно переворачивалось. Столько лет!..

– Он ветеран Великой Мятежной Революции, – вступила в диалог женщина.

– О, Господи, да знаю я, знаю… – всхлипывала я.

– Вы его знали? – с какой-то всепоглощающей добротой удивленно переспросил мужчина. – Сейчас он живет в Метрополе, повлиял на изменение Конституции и законодательства – больше не будет у нас таких глупых поборов! Но ему до смерти надоела эта свалившаяся черт знает откуда слава, и он хочет переехать в…

– Кая! – пара крепких рук оттолкнула меня от собеседников и крепко прижала к себе.

Я резко выдохнула. Он продолжал поддерживать мою способность стоять на ногах, пока из глаз лились слезы и сдавливали грудь рыдания. Вот его методы – только его: спокойствие, демократия, действие. Вот что он имел в виду, говоря, что они иные, чем я привыкла видеть. Нас учили убивать. Он научился безграничному терпению.

Деньгами и обителью искупит правительство вину перед теми, кто отдал годы мучений во имя славы Нашествия.

Я смотрела мимо этой семьи, мимо нового строящегося дома, мимо каждого родного угла, куда меня вновь забросила жизнь, и чувствовала, что начинаю разрываться изнутри.

– О, Господи, он жив!.. – душилась, прижимаясь к Киану. – Он жив!..

Они оба – живы.