Шамбаров В. Антисоветчина, или Оборотни в Кремле

4 января 1923 г. следует еще одна диктовка – которую впоследствии объявят дополнением к “Письму к съезду”. В ней уже прямо указывается, что Сталина надо удалить с поста генсека, потому что он “груб”. Хотя и сам Ленин деликатностью никогда не отличался – можно взять даже процитированные выше фразы о “держимордах” и “швали”. Насчет “грубости” Владимир Ильич просто цитирует свою супругу. А она, судя по всему, продолжала подзуживать. Ленин зацикливается на “грузинском деле”, раз за разом вспоминает о нем в январе, в феврале, требует материалы [96]. В квартире Ленина из секретарей и секретарш создается “комисия”, которая начинает свое расследование, невзирая на то, что вопрос был рассмотрен Политбюро. Крупская не устает напоминать мужу и о старой, декабрьской обиде на Сталина. Как вспоминала М.И. Ульянова, Надежда Константиновна устраивала дикие сцены “была не похожа на себя, рыдала, каталась по полу” [84].

Она добивается своего. 5 марта Ленин диктует две записки. Троцкому, предлагая ему взять на себя защиту “грузинского дела”. И Сталину, где указывает на обиду своей жены, требует извиниться и угрожает порвать отношения. Причем эту записку Крупская задерживает на два дня. Чтобы Иосиф Виссарионович не мог извиниться. Хотя Троцкому записку даже не пересылают, диктуют ее сразу же по телефону [157]. На кого работала Надежда Константиновна, очевидно – на Льва Давидовича. Понятно и то, кто должен был подыграть ей – в выпадах против Сталина она постоянно апеллирует к Каменеву и Зиновьеву. Но она перестаралась. Ленин переволновался, и 7 марта случился третий инсульт. Вождь утратил дар речи и окончательно выбыл из игры.

15. КОМУ ПРАВИТЬ НА РУСИ?

На календарях было 21 января 1924 г. В сумрачном, пропахшем лекарствами особняке в Горках кто-то вскрикнул. Кто-то сдавленно зарыдал. А кто-то уже накручивал рукоять телефона. И понеслась по проводам траурная весть – умер Ленин… Страна замерла в неясном тревожном ожидании. По городам и станциям люди вчитывались в страницы газет. По деревням обсуждали новости, привезенные односельчанами. На заводах, фабриках, в воинских частях и учебных заведениях собирались митинги. В Москве, несмотря на лютые морозы, десятки тысяч людей выстаивали по несколько суток для прощания с телом вождя. Обмораживались, грелись возле костров, разожженных на улицах.Кто-то втайне злорадствовал. Кто-то искренне переживал утрату. И все невольно гадали – а как оно будет дальше? Раньше цари умирали, оставляя наследников. Потом были перевороты и революции. Сейчас впервые в русской истории вопрос о власти должен был решиться как-то иначе. Как?

Впрочем, к тому моменту, когда сердце Ленина перестало биться, этот вопрос в значительной мере был уже решен. Сталина Троцкий явно недооценил, оказался в плену собственного самомнения и гордыни. Мог ли с ним конкурировать какой-то серенький “ремесленник”, ленинская марионетка? Да и чего, казалось бы, опасаться Льву Давидовичу? За ним стояли могущественные силы “мировой закулисы”. Ее эмиссары действовали в самых высших эшелонах советской власти. Получат команду, где уж удержаться Сталину?

И такая команда прошла. Весной 1923 г., накануне XII съезда партии, в “Правде” вышла статья Радека “Лев Троцкий – организатор победы”. Характеристики – “великий умственный авторитет”, “великий представитель русской революции… труд и дело которого будет предметом не только любви, но и науки новых поколений рабочего класса, готовящихся к завоеванию всего мира” [208]. Подобная публикация в центральном органе партии не могла выйти без благословения Бухарина. Партийцам откровенно подсказывали, чью сторону принимать. Петроград еще не стал Ленинградом, а Гатчина в 1923 г. превращается в Троцк. Ясное дело, не по инициативе Сталина. Один этот факт показывает, насколько сильны были “оборотни” в советских верхах.

В преддверии XII съезда произошел и вброс первой порции “завещания”. Но не “Письма к съезду”, как иногда считают, а статьи “К вопросу о национальностях и “автономизации”, бичующей Сталина, Орджоникидзе, Дзержинского. Через Фотиеву она попала в Политбюро. И все же сторонники Троцкого просчитались. Впоследствии Лев Давидович утверждал, будто съезд стал его триумфом, и он со своим экономическим докладом (который считался третьим по рангу) затмил первый, политический – Зиновьева, и второй, организационный – Сталина. Документы съезда говорят обратное. Масса “серых” делегатов из вчерашних военных, рабочих, крестьян в экономических выкладках не разбиралась. Для них вопрос стоял иначе – за кем идти? А Сталин был ближе, предпочтительнее. “Бомба” со статьей тоже не сработала. Партийцы ее восприняли как анахронизм, дело прошлого. Ну а что касается обвинений в “великорусском шовинизме”, то они могли придать Сталину только дополнительную популярность. Ведь на словах партийные низы были, конечно, за “интернационализм” – но неужели им на деле нравилось засилье “интернационалистов” и инородцев? XII съезд стал триумфом отнюдь не Троцкого, а Сталина.