— Это ты помог ей сбежать? — она удивлённо приподняла голову. — Ты никогда не рассказывал мне.
— Потому что ничего нового я рассказать не смогу, ты всё уже знаешь. Я помог ей и корю себя до сих пор. Меня не оставляет мысль, что, возможно, если бы я не сделал этого, если бы рассказал отцу о её плане, она была бы до сих пор жива.
Для Шелары мать давно стала чем-то абстрактным, темноволосой стройной женщиной в синем платье, озарённой светом огня, лица которой она уже не могла вспомнить. Неуловимые черты иногда являлись ей во снах, но наутро тускнели, расплывались. И чем больше она пыталась удержать их в памяти, тем больше теряла. Отец Рогнеры, взбешённый вероломным побегом дочери, сжёг все портреты, все вещи, словно её никогда не существовало, и всё, что оставалось Шеларе — смотреться в зеркало, надеясь встретить в лице хоть что-то похожее на свои сны.
— Но мы ведь не знаем наверняка, — успокаивающе улыбнулась девушка. — Может быть, она жива.
— Если бы это было так, она обязательно бы написала. Хотя бы раз, Шелли.
Шелара перевела взгляд на ковёр, узоры на нём будто извивались и танцевали от неровного пламени свечей.
— Знаешь… Мы с Альшером собирались проезжать мимо той деревни, где в войну я жила с ней. Если ты хочешь, я попробую узнать что-нибудь о ней.
— А сама, значит, не хочешь? Она ведь тебе не чужая.
— Нет. Но ты для меня — самый родной, — она потянулась и чмокнула Валея в щёку, покрытую седыми колкими щетинками.
— Тогда оставайся дома.
Отчаянное предложение вновь рассмешило её:
— Ни за что! Мне больше нравится время от времени возвращаться. И надеюсь, что в следующий раз, когда я вернусь, замок будет в лучшем состоянии.
Старый граф кашляюще усмехнулся:
— Думаю, к следующему твоему приезду мы сможем скопить достаточно денег, чтобы покрасить твою комнату.
— Тогда, пожалуйста, перекрасьте в белый. На самом деле, я не люблю небесно-голубой.
— Как это не любишь? Но он же…
— Он же так подходит моим глазам, да, — вздохнула она. — Поэтому и не люблю.
Шелара залезла в карман брюк и помяла рукой два мягких бархатных мешочка с рассыпчатыми крупинками бриллиантов, полученных от арши. Гладкие грани, скрытые под приятной тканью, скользили друг по другу, с шорохом и стуком перемешивались под пальцами. Шелара достала их, раскрыла ладонь Валей и, вложив в неё оба кошелька, накрыла своей рукой.
— Что это?
— Считай, что выкуп за невесту, — хмыкнула Шелара, вставая и засовывая руки в карманы.
Дядя неодобрительно посмотрел на неё и, раскрыв горловину одного мешочка, высыпал содержимое на ладонь. Непослушные скользкие камни блестящим ручейком устремились вниз, несколько бриллиантов, сорвавшись с ладони, упали на ковёр. Граф охнул, наклонился поднять.
— Это не с кафтана ли твоего демона камни? То-то он во всё чёрное переоделся.
— О, да, полночи отпарывала! — криво улыбнулась она. — Это мой вклад в Алессано. Вместо наследства купцов Верно. Можешь распорядиться ими, как пожелаешь. Только умоляю тебя…
Она просительно сложила перед собой ладошки и смешно нахмурилась, заставляя сердце дяди таять, как снег под солнцем.
— О чём?
— Пожалуйста… Никаких перестроек и пристроек!
Валей хрипло засмеялся и сразу закашлялся:
— Шелли, но ведь у нас традиция…
— Никаких перестроек! — погрозила она пальцем, затем крепко-крепко обняла старика за плечи и вышла, улыбаясь и сдерживая слёзы. Проститься они ещё успеют, он ведь ни за что не пропустит её отъезд.
За дверью, в тёмном пустом коридоре, её встретил Альшер, терпеливо ожидавший у стены окончания разговора. Арши поймал девушку за руку, привлёк к себе податливое тело и привычно обнял. Ледяная свежесть, всегда неуловимо исходившая от него, даже от кожи и дыхания, охладила мысли, успокоила. Прикосновение его пальцев к щеке было щекочуще-приятным.
— Мне нравится твоя уверенность в принятом решении, — с едва ощутимой насмешкой прошептал демон. — И самокритичность.
— Подслушивать нехорошо.
— Только не для того, кто подслушивает. Есть шанс обогатиться бесценным знанием.
— И каким же знанием ты обогатился?
— Например, что ты не любишь голубой цвет, — шутливо ответил демон и чуть серьёзнее добавил: — И что действительно готова уехать. Я не был так уверен.
Шелара помолчала, глядя вглубь коридора, туда, где смутно угадывались пролёты лестницы. Вверх и вниз. Сегодня лестница вела не просто на первый этаж, а в совершенно иную жизнь. Опасную, зыбкую, может, даже счастливую, кто знает? Но, в первую очередь, просто иную.
— А теперь уверен?
— Как раз раздумываю, не лучше ли уговорить тебя остаться здесь, пока я не вернусь из Гиблых лесов? Я не хочу больше рисковать тобой.
Девушка подняла на него глаза:
— Не лучше. Иначе я поеду туда сама.
Он снова провёл кончиками пальцев её по щеке, и её едва заметное волнение обожгло и обострило его чувства, как глоток креплёного вина. Удивительное ощущение, ослабляющее и упоительное.
— Иногда ты сводишь меня с ума своим упрямством. Но зато теперь у меня есть оправдание для моего неразумного эгоизма.
— Эгоизма?