Если ребенок приходит в себя после такой агрессии, он находится в сильнейшем замешательстве; собственно говоря, он уже расщеплен — одновременно невиновен и виноват, а уверенность в своих собственных чувствах подорвана. К этому добавляется грубое поведение взрослого, раздраженного и мучимого угрызениями совести, что заставляет ребенка еще сильнее осознавать свою вину и еще больше стыдиться. Почти всегда агрессор ведет себя так, будто ничего не случилось, и тешит себя мыслью: «Да он всего лишь ребенок, он ничего не понимает и все забудет». Мы часто видим, как после такого события соблазнитель начинает придерживаться строгой морали или религиозных принципов, стараясь суровостью, проявляемой к ребенку, спасти его душу. <…> Ребенок, подвергшийся насилию, автоматически становится существом послушным или упрямым, но он уже не способен дать себе отчет о причинах такого поведения. Его сексуальная жизнь не развивается или принимает извращенные формы; мы уж не говорим о неврозах и психозах, которые могут последовать из этого. Важной, с научной точки зрения, является для нас гипотеза о том, что слаборазвитая личность реагирует на внезапную неприятность не защитой, а тревожной идентификацией и интроекцией того, кто угрожает ей или нападает на нее.
Я только сейчас понимаю, почему мои пациенты с таким упорством отказываются слушать меня, когда я советую им реагировать на случившуюся с ними несправедливость, как следовало бы ожидать, ненавистью или защитой. Часть их личность, возможно, даже ее ядро, осталась зафиксированной на определенном моменте и определенном уровне, на котором аллопластические реакции были еще невозможны и на котором, при помощи своего рода мимикрии, реагируют аутопластически. Это приводит к такой форме личности, которая состоит только из Оно и Сверх-Я и которая, следовательно, в случае неприятности, не способна должным образом проявить себя, подобно ребенку, который не достигнув еще полного развития, не способен терпеть одиночество, если лишен материнской защиты и достаточного количества нежности. Здесь следует сослаться на некоторые давно разработанные Фрейдом идеи, где он подчеркивал тот факт, что стадия идентификации предшествовала способности чувствовать объектную любовь. Я бы определил эту стадию как стадию пассивной объектной любви, или стадию нежности. Черты объектной любви могут тогда уже проявиться, но только как фантазия, в игровой форме. Так, например, почти все дети играют в то, чтобы занять место родителя своего пола, но это происходит, как мы должны хорошо помнить, только в воображении. В реальности они не хотели бы, да и не могли лишиться нежности, особенно материнской. Если в этой фазе нежности детям навязывается слишком много любви или любовь, отличная от той, которую они ждут, это может вызвать те же патогенные последствия, что и лишение любви, о котором мы говорили выше. Мы бы зашли слишком далеко, если бы стали здесь говорить обо всех неврозах и характерологических последствиях, которые могут вытекать из преждевременной прививки еще не достигшему зрелости невинному существу некоторых форм страстной любви, наполненной чувством вины. Последствием может стать то смешение языка, на которое я указал в заглавии этого доклада. <…>Наравне со страстной любовью и страстными наказаниями существует третий способ привязать к себе ребенка, а именно терроризм страдания.
На детей возлагается обязанность улаживать семейные конфликты, и они несут на своих слабых плечах бремя ответственности за всех остальных членов семьи. Конечно, они делают это не совсем бескорыстно, а для того, чтобы вновь обрести исчезнувшие мир и покой и проистекающую из них нежность. Мать, которая постоянно жалуется на свои страдания, может превратить своего ребенка в сиделку, то есть сделать из него настоящего материнского заместителя, совершенно при этом не учитывая собственные интересы ребенка.Если вышесказанное подтвердится, нам, очевидно, придется пересмотреть некоторые разделы сексуальной и генитальной теории. Извращения, например, являются, скорее всего, инфантильными, если только остаются на уровне нежности; когда они наполняются осознанной страстью и виной, они, возможно, свидетельствуют уже об экзогенном происхождении, о вторичном невротическом преувеличении. В своей теории генитальности я не учел этого различия между фазой нежности и фазой страсти. Какая часть садомазохизма в современной сексуальности является культурно обусловленной (другими словами, имеет в качестве источника лишь интроецированное чувство вины), и какая часть, являющаяся природной, развивается как фаза собственной организации? Но это уже тема для дальнейших исследований.