Шанель

Только этого мне еще и не хватало! в момент узнания, первоянварским утром, с грохотом рухнули все мои иллюзии насчет освобождения от власти врачишки: накопленная в долгой, одинокой, лишь изредкаскрашиваемой случайными связями жизни нежность Даши, вся теперь обратившаяся в мою сторону: давно уже не бывало мне так покойно, так уютно -- с Герою -- и то никогдане бывало, потому что там ложились наменя мелкие, но очень многие обязанности по дому, которые, если мне и удавалось, отговариваясь творческим экстазом, увиливать от них, все-таки давили неким моральным грузом, и даже тем более давили, когдаименно удавалось увиливать, давили и то и дело нарушали внутренний комфорт, копили раздражение -- даже этадашинанежность, не просто любовницы нежность, но чуть ли и не матери -- даже онане смоглаудержать меня от дразнящего соблазнакровосмесительства, окутавшего Ксению новым слоем привлекательного флера. Правда, врачишкав последнее время резко переменилась ко мне -- онаи прежде не былаособенно горяча -- асталапри встречах эдак отводить глаза, так что порою закрадывалось в меня подозрение, не знает ли, мол, и онао тройственном нашем союзе, что, впрочем, было совершенно невероятно.

Я же просил тебя! резкость моя моглапоказаться Дашеньке еще менее мотивированной, чем мне -- назойливость все не смолкающего звонка, я же просил повременить знакомить меня с твоей дочерью! Я еще не-го-тов стать отцом!

Нет, мелькали, мелькали порою в минуты перед засыпанием, в эдакие мгновения полусна-полумечты, когдареальные обстоятельства, реальные препятствия к чему бы то ни было полностью исчезают из сознания -- мелькали передо мною картины столкновений двух моих девочек в моем присутствии, веер разоблачительных фотографий перед одною из них, фотографий, накоторых я занимаюсь любовью с другою -- и прочие подобные картины, всегдазаканчивающиеся после разнообразных бурных сцен кровосмесительным сексуальным трио -- но, просыпаясь, я всегдаотдавал себе ясный отчет, что, если Ксения, с ее легкостью к этому делу, способнаназабвение святынь, -- мамаее, женщинадругого поколения, скорее выбросилась из окнаили спятилабы, чем согласилась, и я, должен заметить, весьмаи весьмадорожил -- хоть и ходил насторону -- этим ее свойством, которое как раз и дало возможность нашим отношениям принять эдакий нежно-романтический характер, дорожил до того, что научился -- когдаулеглось первое ослепляющее возбуждение, вызванное столь экзотически обставленным нашим сближением -- научился не замечать ни почти торричелиевой пустоты отвислых ее грудей, выкормивших Ксению, ни малоэстетичного жиркав области талии, ни белесых пунктирных шрамов от мышечных разрывов внизу живота, ни, наконец, толчкообразных, несколько намой вкус резких ее повизгиваний в секунды восторга, выражения девочкаумерла, употребляемого ею всякий раз, когдаонакончала.

Уже безо всякого супаи ломтя -- до обедали?! -- аппетит мгновенно сменился тошнотою, нервная дрожь распиралаизнутри -- безо всякого ломтя, грубо, нехорошо как-то оттолкнув Дашу с дороги, рванулся я в спальню, аДаша, опешив намгновение, сталаоправдываться, и я едваразобрал, почти по губам только и прочел ее слованафоне колотящего в дверь, истошного, истерического звонка: онаженихапривела, показывать, -- тут мне сразу многое стало понятно в ксениином поведении последних недель, но понятно фоново, не в деталях, потому что ни времени, ни сил не было подумать спокойно, правильно, регулярно -- я едвауспел захлопнуть спаленную дверь и буквально рухнул, повалился накровать, унимая сердцебиение и предчувствуя, что боком нам всем выйдет сегодняшний вечер, боком, что непременно разразится крупный скандал, который, впрочем, рано или поздно все равно разразиться должен, потому что это только в пьесе Гольдони можно безнаказанно оставаться слугою двух господ сразу.