Шанелька и Крис [СИ]

На стенах жили коты. Рыжие, черные, белые и полосатые, увенчанные усами и усищами, несли знаменами хвосты или скручивали их кренделями. Были не нарисованы, а скорее — мазаны, яркими почти детской смелости мазками кисти. Таращили желтые и зеленые глаза. Лежали на подоконниках, вылизывая лапы, сидели у ног сдобных красавиц и на коленях печальных мужичков, прыгали с крыши дома на крышу соседнего, летя в небе, усыпанном звездами и украшенном ваточными облачками.

— Собрание наивного искусства, коллекция — собственность галереи. Коты, — пояснил Азанчеев, медленно передвигаясь следом за спутницами и глядя больше на них, чем на картины.

— Нравится?

— Что? Да, — рассеянно отозвалась Шанелька, — прекрасные какие. Смешные. А вот Пушкин!

— Там еще Леннон с гитарой, весь в котах, — позвала ее Крис, — вот жалость какая, почему крысиков рисуют меньше? Нет, их много рисуют, но такой коллекции нет. Я бы себе…

— Вот! — Шанелька встала перед небольшим полотном, на котором иссиня-черный атласный кот сидел, прижимая к животу рыбу. Рыба улыбалась, изогнув хвост. «Дружба» — гласила надпись на толстом боку в цветной чешуе.

— Вот! Это же Темучин, как он есть!

— На баклажан похож, — сообщил за ее спиной Азанчеев.

— А он и есть баклажан, — согласилась Крис, — я тебе кину пару картинок, снимала летом. Похож, правда.

— Его хочу. То есть, картину эту хочу. — Шанелька огляделась, вздыхая, — а еще эту, где рыжий с красавицей, и эту, с полосатым хором на ветках. И во-он…

— В тебе спал коллекционер, — засмеялась Крис.

Азанчеев поднял палец:

— Вот для этого и бдит бабушка-смотритель. Чтоб не вынесли котиков, не помня себя. Шанель, вы как, сумеете выбрать одну картину? Я позже попробую договориться.

— С баклажаном, — поспешно сказала та, но снова стала оглядываться. Из круглых окошек падал вечерний, уже полный цветного электричества свет, и смешивался с неярким внутренним светом, не трогая картин, каждая из которых была подсвечена своими тайными лампочками.

— Или с рыжим? Или та, где много котов! Нет, я не могу!

Смеясь, они походили еще, и наконец, посмотрев на часы, снова стали спускаться по лестнице. Попрощались с «бабушкой», которая оказалась стильно одетой пожилой дамой, с обычным, впрочем, вязанием на худых коленях. И вышли в яркое городское электричество и вечерний шум.

— Я бы вас довез, но боюсь, застрянем, — Азанчеев извинительно развел руками, — вместо спектакля придется сидеть в машине. Так что, в метро и немного пешком.

— Пешком, — согласилась Шанелька, — вечер какой дивный.

После метро неторопливо шли сначала вдоль шумной широкой улицы, потом свернули в переулок, полный людей и витрин. И скоро оказались у ряда высоких стекол, с развешанными на них афишами.

— Там каждая картина уже готовая сказка, — Шанелька держала Крис под руку, приноравливаясь к шагам, — просто вот, смотри и записывай.

— Будешь писать про котов? Как Вася Ложкин их рисует?

— Нет. Про одних только котов неинтересно, вокруг столько всего, — Шанелька понизила голос, стесняясь внимания Азанчеева, тот уже открыл высокую дверь, ждал, пропуская девочек вперед, — Криси, у меня такое чувство, будто меня разорвет изнутри. Так много всего. Смешно, да?

— Нет. Это очень хорошо. Ты не торопись, пусть все само.

— Я постараюсь.

Крис почти вошла, но оглянулась на отставшую подругу:

— Шанель?

Та, вдруг шагнув в сторону, присела на корточки, всматриваясь в угол зарешеченных ворот.

— Что нашла?

Среди жидких кустиков сорной травки сидел котенок. Тощий подросток, с ночными темными глазами, кажется, белый, замурзанный донельзя. Мяукнул еле слышно и обхватил лапами протянутую руку Шанельки.

— Вот блин, — расстроилась она, — ничейный. Сирота. Смотри, худой какой.

— Вот блин, — повторила за ней Криси, тоже присаживаясь на корточки и отправляя за спину сумку на ремне, — ты снова нашла себе головную боль. Может он тут, дворовой? Сидит же внутри.

— Угу. А чего не кормят тогда? И у нас нечего дать дитю.

Шанелька бережно отняла руку и выпрямилась, оглядываясь. В десятке метров Азанчеев несколько нервно придерживал двери, пропуская поток зрителей и кивая в ответ на благодарные кивки.

— Пойдем, Нелькин, а то Валерке скоро на чай начнут бросать. Купишь в буфете сосиску, когда выйдем, угостишь котика. Норм?

— Валерке? — удивилась Шанелька, — а, да, Валерке Аксенычу. А там точно сосиски есть?

— Обязательно.

— Ты нас тут жди, — строго сказала Шанелька подростку, — мы придем, через… а сколько времени спектакль? Три часа? Ого. Ладно.

Они повлеклись внутрь, и Шанелька оглядывалась, хмуря светлые брови.

В мягко освещенном холле, увешанном большими снимками актеров и сцен спектаклей, Азанчеев одобрительно кивнул белому платьицу Шанельки и шелковой тунике Крис, указал рукой на вход в зрительный зал.

— А буфет, — спросила Шанелька, — он где? Там? Хорошо…

Крис что-то высматривала в толпе, спохватываясь, улыбалась на разговоры Азанчеева. Уселись в мягкие кресла, Шанелька, пропустив спутников, села у прохода, пряча в сумочку свой номерок.

И через полчаса, увлеченная театральным действом Крис, заметила, наконец, что ее кресло пустует.