Шанелька и Крис [СИ]

— Как поторопился? — опешив, переспросила Шанелька, — я не понимаю. То есть, ты передумал, что ли? Струсил и в кусты?

В трубке раздался досадливый смешок.

— Ты не поняла. Да что ты перевираешь все, что я сказать тебе…

— Перевираю? Дима… А иди-ка ты, со своими метаниями.

Он звонил ей еще. Но зареванная Шанелька трубку уже не брала. Прочитала смску, все же надеясь, вдруг несколько его слов хоть что-то прояснят, но там было всего одно. «Прости» коротко написал ей Дима Валеев по прозвищу Фуриозо. После чего его номер отправился туда же, куда годом раньше улетел номер вдохновенного барда Костика Черепухина — в черный список без права восстановления.

Глава 3

Несмотря на необходимость выспаться перед обещанным Крис насыщенным днем, спали плохо. Сначала Шанелька долго слушала, как подруга вздыхает и ворочается, шоркая локтем по стене и стараясь не потревожить. Не вытерпев, спросила:

— А ты-то чего? Я со своими страстями, извини, а тебя и не спросила, может, тоже какие проблемы? С Алекзандером?

— Да норм… — Крис помолчала. Потом продолжила, несколько смущенно, — на самом деле, с принцем. Мальчикам в одиночку жить нельзя. Тосковать будет. И с девками тоже нельзя, я ведь не планирую дома питомник устраивать. Значит, нужно для Мориеси подыскать друга.

— Сплинтера? — зевая, предложила Шанелька.

— Кого?

— Ну, это такой гениальный помоешный крыс. Учитель черепашек ниндзя.

— Чего?

— Тимка мелкий был, мы мультики смотрели, и кино. Сплинтер сбежал из лаборатории, заматерел и вырос, стал подземным гением. В-общем, сказка такая.

— А от принца хозяйка отказалась, — печально ответила Крис, — я его потому и взяла, она уезжала, попросила, кто может, забрать. Я фото увидела. И влюбилась. Теперь нужно еще одного. А я прям боюсь.

— Ревнуешь заранее?

Крис тихо рассмеялась, блестя в темноте глазами.

— Там на форуме постоянно вешают фотки малышни. Они такие ми-ми-ми и ня-ня-ня, я стану принцу подбирать друга и по пути насобираю целую команду. Прикинь, в квартире будут клетки, покрывала с дырками и обгрызенные ножки у дивана.

— А тебе так нравится?

— Да.

— Так может и пусть?

— Вот я тоже подумала…

Потом они снова немного поспали, и теперь уже Крис, открыв глаза, с недоумением уставилась на согнутую спину Шанельки и голубоватый свет монитора на длинных волосах.

— Ты чего там? А спать? Ты в почте, что ли?

Блики мигнули, переливаясь, Шанелька покачала головой, легко и быстро трогая клавиши.

— Нет. Я так. Мне очень нужно. Немножко еще. Ты спи, ладно?

— Завтра, — напомнила Крис, завертываясь в покрывало, — нет, сегодня уже.

Шанелька кивнула. Черные строчки выстраивались на светлом, еле заметно мерцающем фоне.

«Раскозяй жил недалеко, на песчаной полянке с краешку большого пляжа, но никто его не видел. Потому что он был маленький, смешной и очень себя стеснялся. Гулять выходил только утром, совсем-совсем утром, когда солнце вылезало из воды, щуря яркий глаз, и светило пока еще тихонько, бережно прогоняя ночные тени, и те уползали под высокие стебли песчаной осоки.

И пока не уползли совсем, Раскозяй брел по песку, вздыхал, растопыривал лапки, смешные, кривые и волосатые, ну просто раскозяйки какие-то, и печально думал о том, кому он такой нужен. Ни красивых перышек, как у громкой сороки, ни сильных клешней, как у мрачного берегового краба, ни пышного хвоста, как у прибегающей каждый день огромной собачищи. А главное, никого не звали так смешно и некрасиво. Сорока, шептал Раскозяй, и горюнился, пряча кривые лапки за круглую спинку, со-ро-ка, какое красивое слово, стройное, будто само летает. Краб, проговаривал он дальше, и прямо видел, как могучий старик поднимает над панцирем сильную клешню и щелкает ею — берегись, отхвачу лапку, только сунь! Краб!

А с собачищей было еще завиднее. Потому что прибегала она не одна, а тащила за собой невиданной красоты существо, названия которого Раскозяй не знал, но зато знал другое — существо подарило собачище имя! И теперь лохматая не просто собака (что само уже в сто раз прекраснее ста раскозяев — со-ба-ка), а красиво и плавно — Альма.

— Альма! — кричало существо, еле успевая за лохматой собачищей, и кажется, сердилось, — Альма, я кому сказала, стоять! Сидеть, Альма!

Альма не слушала, носилась по утреннему пляжу, только песок летел фонтанами из-под толстых лап. А потом свешивала язык, садилась и когда существо обнимало толстую шею, шлепало этим своим языком прямо по розовой круглой щеке. И скалилась, слушая смех.

Раскозяй тоже слушал, но прятался, сидел в зарослях осоки, держа стебли перед собой лапками, и выглядывал. Вздыхал от зависти. Ему бы такое красивое существо, как толстой собачище Альме. Он бы никуда от него не убегал. Стоял бы, когда оно просит. Сидел, когда надо. Даже лежал бы, хотя лежать на песке Раскозяй не любил, его восемь круглых глазок не закрывались, и чесались от мелких песчинок.