Шаньго чжуань. Тетрадь в белом бархате

— Если он действительно раскаивается в своих словах (не хочу даже думать о них, не то что повторять!), я готов встретиться с ним лично, но уж, пожалуйста, в столице — дела не позволяют мне ездить по стране и собирать извинения. До тех пор простить господина Тао я не могу. — Его голос из мягкого стал гневным. — Ведь в чём он посмел обвинить нашу семью! В безнравственности! В то время как наш род широко известен бережным отношением к нормам морали.

По восточной стороне зала прокатился гул: «Конечно. Именно так». Трудно представить себе более удачное время для того, что произошло потом.

В зал незаметными тенями пришли двое слуг. Первый шепнул что-то на ухо Шэн Яню, второй, поймав кивок от первого, сказал мне: «Прибыл человек с известием с Дуншаня. Должно быть, для вас». Я обеспокоенно посмотрел на него и, обернувшись, вполголоса бросил: «Айго, узнай, в чём дело». Когда мой слуга вернулся с известиями, императорский шурин уже обо всём знал, но участливо спросил через весь зал:

— Что-то случилось?

— Мой старший брат при смерти, — сдавленно ответил я. — Он почувствовал себя плохо через пять дней после моего отбытия, и я боюсь уже не застать его в живых.

— Поезжайте к нему немедленно! — решительно сказал Шэн. — Старший брат — второй отец. А болезнь отца перевешивает любые ассамблеи. — Он взглянул поочерёдно на старого Чэня и на Доу Ифу. Первый важно кивнул. Второй тупо смотрел перед собой. — Я дам вам лучших коней. Ворота должны быть уже закрыты, но я прикажу, и вам откроют. Какие вам нужны?

— Быстрее всего — путь через Ци. Значит, восточные, — ответил я и, рассыпаясь в благодарностях, распростёрся на полу. Шэн Янь встал с места и, собственноручно подняв меня, сердечно попросил не медлить ни минуты. За этим, вероятно, последовала новая волна негодования в адрес Тао Ханьло, но её я уже не слышал.

На улице была ночь, и городские ворота действительно стояли закрытыми. Каменные хранители здесь были похожи на гигантских змей с озлобленными человеческими лицами. Посыльный господина Шэна потребовал начальника караула и передал ему распоряжение министра. Стражник с сомнением посмотрел на меня и моего слугу и сказал, что не может выпустить нас без досмотра.

— С ума сошёл? — возмутился посыльный.

— Посудите сами: у каменного хранителя потухли глаза. Второй раз за день…

— Потухнут и у тебя, раз не видишь министерской печати!

Я напряжённо слушал всю эту беседу, и вздохнул с облегчением, когда раздались лязганье замка и слова: «Проезжайте». Мы ехали, боясь обернуться и даже повернуться друг к другу. Лишь когда впереди показался кабак, я придержал коня и предложил передохнуть. Не в последнюю очередь потому, что придорожное заведение называлось «Находка». Владелец устало сообщил нам, что через час они закрываются, и посоветовал обратить внимание на постоялый двор напротив.

— Мы задержались, но у нас здесь назначена встреча, — сказал я и, как пароль, назвал имя отца. Решение получалось слишком изящным, чтобы допустить возможность ошибки.

— Таких сегодня не было, — сказал кабатчик, но провёл нас на третий этаж, над общей столовой, и открыл дверь кабинета в дальнем углу. — Пожалуйте сюда.

Он сам принёс нам жареную утку и кувшин вина и ещё раз напомнил о скором закрытии.

Если отец хотел оставить что-то именно здесь, на что́ мне следовало обратить внимание? Стол, четыре стула, белёные стены. Из украшений — витой светильник и две дешёвые картины. У меня над головой примостился «Соловей на сливовой ветви». У моего спутника — пёстрые «Дни путешествия», двенадцать зарисовок на сюжет одноимённой повести Пао Лисана. У небольшого окошка кто-то знакомым почерком вывел на стене две строчки. Другие посетители дописывали за ним, и получилась целая поэма, а начало было такое:

Верь моим письмам, когда мы с тобой далеки,
Брошены мысли в последнее слово строки…

Больше ничего, что заслуживало бы внимания.

— Мы правда кого-то ждём? — услышал я.

Действительно, всё это не было оговорено, но я авторитетно кивнул. Перерыть всё вокруг? Простукать стены? Я отвергал вариант за вариантом, мысленно «вываривая» отцовские стихи в поисках ответа. И он нашёлся. В последних словах.

Я встал и осторожно снял со стены картину «Дни путешествия». Холст был натянут на раму, изнутри замощённую склеенными деревянными планками. Я осторожно постучал по той части полотна, на котором было изображение гор, и удовлетворённо отметил, что одна из планок почти не закреплена и отходит. Стоило поддеть её ножом, и она вылетела, оставив после себя пустое пространство. И, разумеется, на ней были слова, которые я искал:

Сон — счастливая…
Ветерок качает…
Тайна звёздами…
Хорошо, покуда…

Теперь не стыдно будет вернуться на Дуншань и вновь обратиться к господину Яо.

Водрузив картину на место, я сказал своему ошарашенному спутнику:

— Встреча состоялась. Можно идти.