Шанхай Гранд. Запретная любовь и международные интриги в обреченном мире

Несмотря на то что наступили выходные — а вместе с ними и суббота, — «ура», вызванное замечаниями преподобного Мюрхеда, все еще звучало в ушах Хардуна. Действительно, даже за те двадцать лет, что он пробыл там, Шанхай совершенно преобразился. Набережная реки к северу от обнесенного стеной китайского города стала центром шумного и многокультурного города. Миля причалов, тянувшаяся к каменному мосту, обозначавшему границу Французской концессии, была обращена фасадами частных клубов, отелей и двух- и трехэтажных хонгов — комплексов, напоминавших баронские особняки, сочетавших в себе деловые помещения, склады и резиденции, с жилыми комнатами для младших служащих на первом этаже — крупнейших европейских и американских торговых домов. С квадратной часовой башни нового Таможенного дома, где за сбором всех пошлин с водной торговли следили не китайские бюрократы, а сэр Роберт Харт, методистский солдафон из Северной Ирландии, в четверть часа раздавался звон Вестминстерских курантов с колоколов, отлитых в Кройдоне. Первое впечатление о Востоке, которое складывалось у пассажиров, сходивших с пароходов, только что прибывших из Сан-Франциско, Ванкувера и крупных европейских портов через Суэцкий канал, — это величественные каменные фасады небольшой западной столицы. Это был не Ливерпуль и не Нью-Йорк — пока нет, — но слава его росла.

Однако в тот день Хардун был склонен цинично относиться к празднику самовосхваления, которому предавались жители Шанхайланда. За четверть века, проведенную в Китае, он слишком хорошо понял, как они мыслят. Хотя он говорил по-английски, полученному во время работы у Сассунов в Бомбее, но с густым арабским акцентом. И если сейчас он носил жилет и карманные часы основательно вестернизированного джентльмена, то никогда не забудет, что первые годы жизни провел в Багдаде, нося под халатом тефиллин, а под вышитым тюрбаном — тюбетейку. Несмотря на то что он занял видное положение в одном из самых уважаемых торговых домов города, он знал, что для большинства шанхайцев он, как и Дэвид Сассун, родоначальник династии Сассунов, всегда будет евреем, а значит, чужаком.

Сайлас Хардун продолжил прогулку по северному краю Бунда, повернувшись на пятки только тогда, когда достиг здания «Дэвид Сассун и сыновья», где в течение многих лет после своего приезда он спал на тонком матрасе в крошечной комнатке на верхнем этаже здания. Даже сейчас воспоминания о связи с бывшими работодателями были горько-сладкими.

Если бы не династия Сассунов, знал Хардун, он был бы никем. В Багдаде об этой семье ходили легенды. Шейх Сасон бен Салех — Принц Плена и гражданский лидер еврейской общины в Месопотамии — утверждал, что происходит от царя Давида, и ездил во дворец паши в одеяниях, отделанных золотом. Когда новый губернатор начал антисемитский террор, сын шейха был вынужден бежать через Персидский залив с жемчугом, зашитым в подкладку его одеяния. Молодой Дэвид Сассун, начав новую жизнь в качестве торговца в Бушире, городе на берегу Персидского залива к югу от Тегерана, услышал о новых возможностях, открывающихся в Индии. Бомбей, семь островов которого Карл II первоначально передал Ост-Индской компании за арендную плату в 10 фунтов стерлингов в год, быстро превращался в ведущий порт. В 1832 году — в тот же год, когда Гутцлафф и Линдсей стучались в двери «Таотай» в Шанхае.

Дэвид Сассун приплыл из Бушира в Бомбей, где прибил мезузу к дверям своего нового дома на Тамаринд-лейн, 9. Он процветал в процветающем порту, торгуя сначала финиками, лошадьми и жемчугом, а затем более прибыльным товаром — опиумом, при этом ловко скупая первоклассную недвижимость в доках.

Родители Хардуна, присоединившиеся к диаспоре багдадских евреев в Бомбее, определили сына в одну из благотворительных школ Сассунов. Когда обнаружилось, что у него есть способности к цифрам, юного Хардуна выделили для поездки к Сассунам в Гонконг. Тогда ему было всего семнадцать лет: слишком юный возраст, как он теперь понимает, для таких кардинальных перемен. Он до сих пор не любит вспоминать о споре, который привел к его внезапному увольнению из David Sassoon & Sons через шесть лет после приезда.

Прогулка Хардуна проходила мимо балкона с колоннадой одного из самых грандиозных хонгов — «Джардин, Мэтисон и Ко». Его фасад все еще украшали юбилейные фонари в форме профиля святого Андрея — дань шотландским корням фирмы. Вид «Благородного дома», как китайцы называли хонг, всегда напоминал ему о первом взгляде на набережную Шанхая с палубы третьего класса парохода.