Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

— Это Китай, сэр. Не стройте иллюзий. Пусть сейчас вы находитесь в «Парижском доме», это не играет никакой роли. Здесь Срединное царство, и тут не очень щепетильны относительно постельных сюжетов.

— Какое варварство!

— Варварство — не платить за оказанные услуги.

— Да я за всю свою жизнь ни разу…

— Довольно! Или я оставлю вас один на один с этим злым щенком и его очень острым ножиком.

Подумав пару секунд, третий граф Чезлвик произнес:

— Не надо.

Майло посмотрел на жалкого человечка, стоявшего перед ним, — лет около сорока, с фигурой в виде груши и тошнотворно-розовой кожей. Его туфли ручной работы были давно не чищены, а дорогая льняная рубашка — мятой, словно побывала под дождем.

Майло внимательно вглядывался в лицо и тело англичанина, но не видел никаких признаков, которые указывали бы на холеру. Если этот клоун болен, он и на пушечный выстрел не подойдет к дому Хордунов, какого бы благородного происхождения он ни был.

— Так что вы делали с мальчиком? — снова спросил Майло, стараясь, чтобы его голос звучал как можно более безразлично.

К его удивлению, третий граф Чезлвик наклонился к его уху и стал шепотом перечислять разнообразные позы и сексуальные ухищрения. Когда этот длинный устный список подошел к концу, Майло спросил:

— И сколько времени на это ушло?

— Минут пятнадцать, наверное.

— Всего пятнадцать минут?

— Я рассчитываю на вашу скромность. Прошу, как джентльмен джентльмена, мистер…

Майло протянул толстяку руку и назвался:

— Майло Хордун.

Третий граф Чезлвик ответил вялым, влажным рукопожатием, пробормотав свое имя и титул. Майло попросил повторить, и тот на сей раз представился с большим энтузиазмом.

— Итак, что я могу для вас сделать, ваше сиятельство?

— Ваша светлость, — застенчиво поправил граф. — Видите ли, я, похоже, оказался в некотором затруднении…

— А-а, вы хотите, чтобы я заплатил мальчику за, без сомнения, грамотное обслуживание?

— Если это возможно, я стал бы вашим должником по гроб жизни.

Майло вытащил из кармана пачку банкнот, отсчитал требуемую сумму.

— Да, вы будете у меня в долгу, — сказал он третьему графу Чезлвику.

Ричард посмотрел на почти голого третьего графа Чезлвика, который собирал карты со стола.

— А я думал, вы игрок, сэр.

— Я был… Пытался… Не могу ли я получить обратно хоть часть моей одежды? Очень холодно.

— Боюсь, что нет. Ведь вы проиграли ее в вист.

— Но у меня ничего больше нет.

— У вас есть три письма.

— Но, сэр, это же рекомендательные письма от друзей моего отца!

— От влиятельных друзей?

— О да, полагаю, они весьма влиятельны.

Ричард встал, подошел к письменному столу и достал фотомонтаж, изображающий старшего сына Врассуна и кровоточащую девочку. Он исподволь переглянулся с Майло, и тот едва заметно кивнул. Ричард сел и бросил фотографию на скатерть.

— Узнаете его?

— Так это же тот еврей.

— Осторожнее. Я всего лишь спросил, узнаёте ли вы этого человека?

— Узнаю… Но что он делает с…

— Я могу устроить так, что вы будете ежегодно получать семьсот фунтов стерлингов до тех пор, пока не выйдете на покой. Вас устроил бы такой вариант?

— Безусловно, но…

— Что вы должны делать? — Ричард сунул фотографию в руки англичанина. — Передайте этот снимок и несколько его копий влиятельным друзьям отца — и ваше будущее обеспечено.

Британская палата лордов, возможно, и не являлась самым эксклюзивным в мире клубом, но, вне всякого сомнения, претендовала на это звание. И, подобно любому важному институту власти, оберегала свою якобы безупречную репутацию с яростью львицы, защищающей любимого детеныша. Но активные действия не являлись сильным местом в деятельности этого почтенного государственного органа. Неторопливые, обстоятельные дебаты, раздача поручений соответствующим комитетам и комиссиям — таков был стиль его работы. Заседания никогда не начинались раньше половины одиннадцатого утра и редко затягивались дольше часа вечернего чаепития. Палата лордов представляла собой привыкшее к роскоши, занятое одними только дискуссиями вежливое общество, открытое лишь для избранных. Однако когда в частных клубах и закрытых барах стала циркулировать фотография старшего сына одного из ее членов, начали происходить странные вещи. Шок подвигнул эти старые высушенные души на то, чего от них можно было ожидать в последнюю очередь, — на действие.

Разумеется, действовать было бы проще, если бы виновником скандала не был один из них. «Ведь эти Врассуны — евреи?» Иудей никогда не являлся полноценной частью английской аристократии. Еврей не являлся одним из них. Жидок должен знать свое место, и его сын — тоже. Тот факт, что многие были должны ему деньги, только добавил агрессивного рвения.