Шанхай. Книга 1. Предсказание императора

Ричард повернулся, чтобы прочитать объявление. Кто мог повесить тут такую надпись? Но он утратил контроль над дымом и внезапно обнаружил, что вбегает в большой магазин готовой одежды. Все вокруг него были заняты покупками. Вдоль стен, играя всеми красками радуги, громоздились стеллажи и полки, забитые платьями, шляпами, высокими женскими ботинками со шнуровкой, корсетами и прочими предметами дамского гардероба, без которого невозможно представить дорогую женскую лавку. Неожиданно для себя он оказался перед другим объявлением, вывешенным на стене магазина. Ричард находился слишком близко от него и не мог прочитать, что там написано, поэтому он отступил назад. Постепенно буквы сложились в слова: «Наверху дамы могут произвести подгонку».

Он начал смеяться и никак не мог остановиться.

— Почему он смеется?

Голос испугал Лили. Неожиданность и злость, прозвучавшие в нем, заставили ее отскочить от хохочущего мужчины, который раскинулся на подушках, разбросанных по полу.

— Повторяю вопрос: почему смеется этот язычник?

Лили побледнела от страха. На пороге стоял отец Рейчел и двое мужчин из торгового дома «Олифант и компания». Один сжимал в руке пистолет, второй — тяжелую дубинку. Джедедая Олифант не был вооружен, но беспредельная ярость, которой он полыхал, делала его, пожалуй, самым опасным из всей этой троицы.

— Я растил дочь не для того, чтобы она стала шлюхой в постели какого-то…

Олифант не успел договорить, поскольку в следующий момент он резко упал вперед, а в комнате разверзлась преисподняя. Прогремели два выстрела, от грохота которых и без того плохо слышавшая Лили и вовсе потеряла слух, а ее ноздри наполнились едкой пороховой вонью. Она шлепнулась на пол, а затем увидела, как в клубах дыма метнулось что-то красное. Раздался крик мужчины. Второй гулко рухнул на пол. Из носа третьего, упавшего на колени, брызнула кровь.

Затем клубы дыма растаяли, и Лили увидела рыжего Макси, стоящего над тремя распростертыми на полу телами.

— А теперь поднимайте свои глупые задницы и проваливайте. И никогда больше не возвращайтесь. Если же я узнаю, что ты хотя бы голос поднял на дочь, я приду и стану твоим самым жутким кошмаром. Ты слышишь меня?

Олифант кивнул и вместе с подручными торопливо убрался восвояси.

Макси захлопнул дверь, протянул руку Лили, и та, ухватившись за нее, поднялась с пола.

— Все в порядке. Ричард — в безопасности.

Она была рада, что в его голосе не слышится злости.

— Я…

Макси прижал палец к губам.

— Не волнуйся, Лили, Ричарду ничто не угрожает.

Китаянка вцепилась в его руку, как утопающий цепляется за спасательный круг.

Вдовая швея смотрела на лежащего на циновке сына, от которого остались лишь кожа да кости и наполненные страхом глаза. На его бритом лбу успела вырасти щетина, а в свалявшейся маньчжурской косичке застряла грязь и кусочки плитки, которой был выложен пол. Мать склонилась над сыном и скорее прочитала по его губам, нежели услышала слова: «я пянь». Опий.

Она помнила, как эти же, только тогда еще младенческие губы нежно сосали ее грудь, эти же глаза смотрели на нее снизу вверх, а пухлые детские ручки мяли и гладили ее.

«Как давно это было. Целую вечность назад», — подумала она, всматриваясь в выросшего сына и пытаясь снова увидеть в нем ребенка, найти хотя бы намек, напоминание, след того, что было задолго до опия.

Женщина поежилась.

Подойдя к жаровне, она помешала в ней кочергой и вдруг обратила внимание, что уголь, купленный только вчера, почти закончился.

«Нет, не закончился, — подумалось ей. — Он его продал».

Он уже украл все ее вещи, которые можно было продать, и превратил их в наркотический дым.

Солнце поднималось. Занимался новый зимний день. Это будет последний день, когда ей придется страдать от пагубного пристрастия сына.

Юноша застонал, и воздух наполнился кислым запахом мочи. Едкая жидкость пропитала его штаны, а потом и циновку, просочившись до самого пола.

Она покивала головой и несколько мгновений думала о том, что должно произойти. Нет, не здесь. Здесь никому ни до чего не было дела. В другом месте. Что произойдет с ней там, в другом месте?

Молодой человек открыл рот и вновь взмолился, прося опия.

Женщина вздохнула: «Я пянь. Проклятый опиум. Пусть проклятье падет на голову тех, кто привез эту отраву сюда, к излучине реки».

Затем она взяла шелковую подушку, свадебный подарок матери, положила на лицо сына и навалилась на нее всем телом.

Ее удивило, что сын почти не сопротивлялся, удивило то, как легко оказалось потушить огонь жизни, тлевший в изможденном теле наркомана. Но больше всего женщину удивили рыдания, вырвавшиеся вдруг из ее груди. А слезы, падавшие на застывшее лицо сына, казались чужими.