Шанхай. Любовь подонка

Не втюрился, и не в девчонку.

Я — влюбился.

Влюбился в самую прекрасную девушку на земле.

По экрану пробежали непонятные мне иероглифы.

Ли Мэй проверила микрофон, отрегулировала громкость.

Начался красочный клип — что-то про школьную любовь, как я понял. Симпатичный паренек пел задушевно — судя по выражению его лица, но слышно его не было: комнату заполнил поначалу тихий и вкрадчивый, но мало-помалу крепнущий голос Ли Мэй.

К концу клипа она вошла во вкус. Пела, совершенно позабыв про меня, прикрыв глаза, не глядя на возникающие на экране иероглифы, не следя за коллизиями клипа, а там — безутешно рыдал симпатяга-парень, в то время как его подруга уезжала на велосипеде с другим.

Я не знаток женского вокала, но, слушая Ли Мэй, вдруг поймал себя на том, что наслаждаюсь ее пением. Куда лучше слушать звонкий девичий голос, тем более — своей любимой, чем мужской, пусть и певца-профессионала. Поэтому, сидя в позе отдыхающего барина, я покачивал ногой в такт музыке и смотрел то на экран, то на Ли Мэй.

Следующий клип оказался песенкой задорных близняшек-азиаток в морских костюмчиках о том, как хорошо быть маленькой девочкой. Я улыбался: Ли Мэй, сидя на диване рядом со мной, умудрялась пританцовывать ногами и размахивать руками.

Потом на экране облетала цветами вишни весна, а красавица в кимоно томно сидела у очага — как оказалось, Ли Мэй могла петь и по-японски.

— Но я умею только петь, а говорить — совсем чуть-чуть. Только то, что выучила из аниме, — пояснила она, выбирая новый клип.

— Кстати, кое-кто обещал мне спеть «Подмосковные вечера», — напомнил я ей.

Она оторвалась от монитора, взглянула из-под челки:

— О боже... Ты и впрямь все помнишь.

— Я же...

— Лаоши-и-и! — протянула она, передразнивая и меня и себя. — Ну, хорошо. Только это старая песня. Сейчас поищу...

Тонкие пальцы забегали по дисплею.

— Послушай, я хотел узнать, — сказал я, пользуясь паузой. — А почему, пока мы тут сидим, к окошку в двери уже раз пять, наверное, подходили служащие и смотрели?

— Ну... это всегда так. Чтобы... — Она явно смутилась. — Некоторые могут заниматься тут чем-то неприличным, а по правилам — нельзя. Вот и проверяют.

— Неприличным — это чем?

Я изобразил непонимание.

— Не разыгрывай меня. Ты же прекрасно понимаешь, чем.

В эту минуту за окошком промелькнул очередной служащий. Приблизив лицо вплотную к стеклу, всмотрелся и отошел.

— Вот, нашла!

Ли Мэй вопросительно посмотрела на меня.

— Правда, хочешь послушать?

Я кивнул.

К моему удивлению, на экране появились силуэты разведенного Дворцового моста и шпиль Петропавловки на фоне сиреневого вечернего неба.

Заиграла знакомая мелодия, побежала полоска, закрашивая иероглифы синим. Я узнавал виды Петербурга, перемешанные с московскими: Зимний, Кремль, фонтаны Петергофа, храм Василия Блаженного, Спас на Крови, Большой театр...

Ли Мэй старательно пела по-китайски, с интересом глядя на экран.

По моим расчетам, с минуты на минуту к нам в окно должны были снова заглянуть. Я поднялся, подошел вплотную к двери и вжался лицом в стекло, так, чтобы нос задрался на манер свиного пятачка. Услышал, как озадаченно сбилась с мелодии Ли Мэй, но все же продолжила петь.

Расчет оправдался: не простоял я и минуты, как с другой стороны узкого окна показался белый силуэт служащего. Машинально он приник к стеклу, пытаясь заглянуть к нам, но все, что смог увидать, была сплющенная физиономия лаовая. Не знаю, закричал ли он, но отшатнулся резво, аж подпрыгнул.

Я отбежал к дивану и уселся, как ни в чем не бывало. Спустя пару секунд к нам в дверь постучали и зашли сразу два работника. Ли Мэй бросила микрофон на диван и, хлопая себя по коленям, хохотала, сквозь смех, извиняясь перед персоналом.

Служащие, покивав, исчезли.

— Я уж начал думать, они нас выгонят.

Я обнял Ли Мэй, поцеловал в шею.

Она шутливо оттолкнула меня.

— А ты, оказывается, хулиган.

— Да, я такой, — напустив побольше самодовольства, важно кивнул я. — Не знаю, как там насчет Льва и кому с ним тяжело, но вот с хулиганом тебе придется повозиться, перевоспитывая.

— Ну, нет... Если твоя мама не справилась, то куда уж мне... Скажи, а на уроках своих ты тоже хулиганишь? Или там ты другой — в костюме, рубашке, при галстуке? Может, даже в очках?

— Да, на урок я надеваю строгий костюм, очки, еще для солидности — накладные лысину и живот. И прицепляю бороду, как у Маркса, мы же с ним одного зодиакального знака. Правда, сейчас борода висит на балконе, проветривается. И там, кажется, поселились ласточки и мыши... Смотри, они к нам до сих пор не заглянули после этого, — кивнул я на дверь.

— Ты их напугал, у них стресс.

Ли Мэй взглянула на часы.

— Пора. Я уже и напелась и насмеялась. Надо ехать в кампус.

Я взял ее за руку.

— Постой.

— Что? — насторожилась она.

— У тебя чудесный голос. Мне действительно нравится, когда ты поешь.

— Я не верю тебе!

Весело тряхнула челкой.

— Ты врун и хулиган. Ты же говорил, что ненавидишь караоке.

— Это я тогда врал. А сейчас — говорю правду.

Перед моим носом задвигался, будто маятник метронома, ее указательный палец.

— Нет уж, товарищ Мао, на этот раз ты меня не проведешь.