Смущенно помотала головой – опустить руку ей не удалось, она лишь пристроила ее поудобнее.
Красивые губы. Четкие скулы. Маленький, будто кошачий, носик. Темные, внимательные глаза.
Вокруг тонкой шеи – едва заметная в полумраке автобуса золотая цепочка, не толще нитки. Чуть приподнимаясь на открытых ключицах, цепочка сбегала на грудь. Там, между двумя холмиками белого топа, устроился крошечный знак зодиака. Лев.
– Хороший знак! – я показал глазами на кулон.
Улыбнулась, на этот раз весело, без смущения:
– Спасибо.
Ехали молча.
Блеснула на солнце река. Автобус несся вниз по мосту. Я клял себя за накатившие вдруг робость, косноязычие и общую «медвежистость». Казался себе Собакевичем, натужно сопящим от раздумий. Ничего не приходило в голову, разве что дурацкие фразы-приветствия и представления из разговорника.
«Вся такая воздушная, к поцелуям зовущая…» – совсем уж некстати завертелась в мозгу строчка.
За окном мелькали кроны деревьев, серые лачуги-постройки, столбы и указатели. Автобус сбавлял ход. Показался газетный киоск и витрина универмага.
Приехали.
– Сейчас выходишь? – вдруг спросила она.
Скорее, не ответил, а выдохнул:
– Да.
Автобус выплеснул нас на тротуар, в пыль и ветер.
Ветер разыгрался уже вовсю – трепал страницы газет и журналов на прилавке киоска, рвал края тряпичного навеса над лотками с пиратскими дисками, звенел листьями мохнатых пальм за оградой кампуса и разносил на всю округу запах жареного тофу.
Одной рукой девушка придерживала край своей клетчатой юбки, другой – разметавшиеся волосы. Яркая красная сумка висела на плече.
– А ю э стьюдент? – спросили друг друга одновременно и оба рассмеялись.
– Меня зовут Джейн, – сказала она, делая шаг в сторону.
Между нами, жмурясь и крутя головой, проехал пожилой велосипедист.
Я назвал Джейн свое русское имя. Она старательно повторила его. Я знал, что если это не привычное Джон, Алекс или Майкл, вряд ли запомнит.
– Ва Цзинь… – вновь повторила Джейн. – Никогда такого имени не слышала раньше.
Мы уже шагали по узкой полоске свободного тротуара в сторону главных ворот кампуса, переступая через потеки непонятной маслянистой жидкости и кучи мусора. Продавцы и всевозможные торговцы по обе стороны от нас, с опаской поглядывая на разбухшую и потемневшую тучу над небоскребом, гадали, будет ли дождь. Безмятежный нищий спал прямо на тротуаре, возле тележки продавца бананов.
Я достал из кармана желтый прямоугольник – пластиковое удостоверение.
– Вот тут написано мое китайское имя. Посмотри.
И протянул его Джейн.
На мгновение, пока она брала карточку, коснулся ее пальцев.
Джейн бросила взгляд на три иероглифа над моей фотографией. Остановилась и всмотрелась. Засмеялась, поднеся ладонь к лицу.
– Шутник! – вернула мне удостоверение и вдруг спохватилась.
Тень сомнения, неуверенности пробежала по ее лицу:
– Так ты не студент? Лаоши? Преподаватель?
Я сунул документ в карман, перехватил поудобнее сумку. Мы снова пошли в сторону ворот.
– Нуда. Разве это проблема?
– Не знаю. Ты как студент. Вообще не похож на лаоши.
Говорят, современные китайцы не имеют ничего общего ни с конфуцианством, ни с традициями, растеряли свое наследие или избавились от него, как от архаики. Не знаю, может, и так. Но я, похоже, только что сделал ошибку – своими руками возвел стену никуда не пропадавшего чинопочитания.
Прошли под темным бетонным брюхом кольцевой эстакады и оказались на площади перед университетом. Над входом-аркой, над выпуклыми золотистыми иероглифами, трепетал на ветру красный флаг.
– Ну да, не похож, – пожал я плечами с преувеличенной беззаботностью. – Я и на Мао Цзэдуна не очень похож. Но ты видела мое китайское имя.
– Да, забавно, – кивнула Джейн. – А почему именно «Мао»?
– Когда я только приехал, мне выписали документ в университете и спросили, какое китайское имя я хочу. Я сказал – дайте любое, все равно ни одного не знаю, кроме Мао Цзэдуна. Секретарь попалась с юмором. Взяла и написала: «Мао Цзэдун». Только иероглиф «мао» другой, ты видела. А звучит так же.
Джейн снова улыбнулась:
– Это очень странно для китайцев. Думаю, ни у кого такого имени сейчас нет. Ты откуда?
Миновали забитую машинами площадь у ворот. Вошли в кампус. Над центральной аллеей плескались на ветру красные ленты транспарантов. Шумели листья платанов. На парковке для велосипедов царил беспорядок – ветер повалил целый ряд, педали и рули беспомощно торчали вверх.
Под мой рассказ о России, Москве, холодах-морозах и президенте-спортсмене мы дошагали до корпусов общежитий.
На ногах Джейн были летние босоножки, открывавшие красивый подъем стопы и маленькие пальцы с темным лаком на ногтях. Шла она непринужденно и легко. Тонкая, стройная, прямая, несмотря на дувший нам в лицо ветер. Волосы развевались за ее спиной.