Шанхайское сияние

– Дорогая моя, вся жизнь наша – это игра между мужчиной и женщиной. В детстве мы наблюдаем как наши родители играют в роли, перенимаем эти роли и переносим в свои отношения с противоположным полом. Когда что-то идет не так как было в родной семье, мы начинаем корить себя, за то, что плохо усвоили уроки детства. Ты мучаешь себя за то, что для кого-то является нормой в достижении цели. Я вижу, ты хорошая девушка. Я никак не могу осудить тебя, так как не знаю, как поступила бы на твоем месте. Даже если ты сделала что-то ужасное, время это сотрет, главное дальше не предавать свои ориентиры. Но сидеть здесь, глушить рюмку за рюмкой, это неправильно уж точно. Так можно и пристраститься. Держись и все у тебя будет хорошо. Хорошим людям всегда тяжело после совершения ошибки, это замечательно, что тебе сейчас плохо и стыдно за себя, это значит, что у тебя есть душа. Хуже бывает если человек перестает замечать ошибки и принимает их как данное, вот тогда этот человек потерян. Не потеряй себя, даже если сейчас тебе кажется, что ты уже потеряла… – договорила женщина, а затем допила остывший кофе и вышла прочь из бара.

Аня осталась снова одна со своими мыслями. Эта странная россиянка внесла в ее душу еще больше смятения. Время конечно расставит все на свои места, но как ей быть сейчас, когда ее мир рушиться, а ей остается только смотреть как обломки былого счастья летят в пропасть. Голова кружилась от выпитого, девушка начала чувствовать себя очень скверно и уже пожалела о шальной мысли завалиться в бар. Аня еле дождалась своего рейса и в самолете сразу уснула. Проспав до конца полета, она сократила период своего страдания почти на десять часов. Возвращение в Россию несколько утихомирило бурю переживаний, связанных с событиями в Шанхае. Теперь девушка больше погрузилась в тоску о болезни матери и среди этой разъедающей душу тоски почти не было места ни Герману, ни Чэню.

Прощание с мамой

Самолет приземлился в Шереметьево ранним утром. Майский зной еще не захватил Москву так как оккупировал он Шанхай. Утро было довольно прохладным, и Аня уже радовалась своей плотной водолазке. Спустя полтора часа, она была уже в стенах родной квартиры, такой пустой и какой-то по новому холодной. Первым делом она бросилась в душ чтобы смыть с себя наконец следы вчерашнего позора. Она намыливалась и смывала с себя все одиннадцать раз, пока не почувствовала себя более-менее чистой. Затем, немного просушив волосы и найдя в шкафу чистую водолазку, Аня бросилась к телефону, чтобы найти адрес хосписа и узнать часы посещения больных. Часы показывали 9:35, а это значит, что вместе с дорогой она как раз успевала к присутственному часу.

Дорога до больницы заняла чуть больше, чем Анна рассчитывала. Узнав в справочной в каком отделении и палате лежит ее мама, она стремительно направилась туда. Постучавшись и залетев в палату Аня обнаружила для себя неприятный сюрприз – палате помимо мамы рассевшись на стуле и широко расставив ноги уже сидела Зоя Ивановна.

– Вот она, явилась не запылилась! Как тетка отчитала, так сразу возможности нашлись приехать. – самодовольно заговорила своим неприятным басом Зоя Ивановна.

– Доченька, ты приехала! Ой, а как же так, милая, тебя там не хватятся? – запереживала мама.

– Мамочка, милая моя, профессор все-таки сжалился и отпустил, не переживай, там все нормально. Ребята подстрахуют, – ласково начала Аня, – Здрасте, Зоя Иванна!

– Здрасте-здрасте! А ты могла бы и пораньше приехать, вон до конца посещения пол часа уже осталось, – не унималась вредная старуха.

– Я в пробку попала.

– Я вот никуда не попала, вышла раньше и уже тут с утра в больнице! И с врачами поговорила и условия получше чтоб создали посуетилась, а она в пробку видите ли попала.

– Зой, да помолчи ты! – одернула сестру Мария Ивановна, – дай с дочерью пообщаться, иди узнай, что на обед сегодня.

Когда противная тетка скрылась наконец за дверью, бурча что-то себе под нос, Аня наконец смогла обнять мать. Как же она похудела! На сером от болезни лице остались одни только большие, но потускневшие глаза, сквозь тонкую кожу казалось можно разглядеть каждую косточку, седые, некогда густые и красивые волосы изрядно поредели. Если бы Аня не знала кто перед ней, она бы никогда не признала в этой, измученной раком женщине, свою мать.

– Мамочка, как ты похудела, родная, – приговаривала девушка, гладя Марию Ивановну по волосам.

– Это все пустяки, моя хорошая, я уже смирилась. Мне Танюша сказала, что Герман тебе предложение сделал, а ты молчишь, матери и намека о такой радости.

– Мамуль, да разве важно это сейчас? Как-то и не до этого в последние дни.

– Ну как же не важно? Очень даже важно, я теперь спокойно уйти могу, за доченькой моей есть кому приглядеть! – говорила мама и на глазах ее наворачивались слезы.

– Ну какой уйти, мам, я не хочу, чтоб ты уходила, – еле говорила Аня, преодолевая ком в горле и все крепче обнимая мать, – не уходи мамочка, может можно еще что-то сделать.