– Ну и к чему это привело? Если память мне не изменяет, Игорь взял академический отпуск и слонялся по побережью Австралии двенадцать месяцев – официально чтобы подумать о своем будущем и жизненных целях, а на самом деле – чтобы свалить как можно дальше, хоть немного ослабить эту вашу… – Валя смял в руке салфетку, пытаясь подобрать верное слово, – пуповину.
– Думаешь, я сам этого не понял? Но с братом такая история… У меня чувство, что стоит мне ослабить эту нашу, как ты говоришь, пуповину, – Никита недовольно поморщился, – отпустить вожжи, и Игорь из своего сраного упрямства, иногда граничащего с идиотизмом, устроит карнавал саморазрушения. И я найду его то ли под мостом, то ли в роли босого дауншифтера на Бали.
– Не преувеличивай. Максимум найдешь его через год главой наркокартеля где-нибудь в Гвадалахаре, – Игнатьев откровенно издевался.
– Это не худший поворот. Тогда я смогу наконец бросить работу и жить за счет младшего брата, – впервые за вечер Никита искренне улыбнулся.
– За это давай и выпьем! За мир между братьями, несмотря на все различия!
– Выпьем!
Официант смотрел на парочку друзей во все глаза. Если один из них – тот, о ком он подумал, то мужчинам должно быть около тридцати пяти. Но почему-то сегодня эти двое больше походили на шебутных подростков: громкие, смешливые, оживленно жестикулирующие. Даже свечи на столе, казалось, горели в два раза быстрее обычного.
– Так, пока мы не слишком пьяные, признавайся, ты будешь покупать акции или нет? – Игнатьев поставил на стол пустой бокал.
– Ты же сказал: у меня две недели, чтобы дать ответ. Сейчас я склоняюсь к тому, чтобы купить. Но есть одно условие…
– Ииииии? – Валера в нетерпении забарабанил пальцами по столу.
– Ты должен уволить фотографа.
– Какого еще фотографа?
– Стаса Калиновского. Не спрашивай почему. Теперь у тебя есть неделя, чтобы подумать.
Произнеся это имя, Никита брезгливо скривился. Вчерашняя встреча с фотографом оставила такой же неприятный осадок, как и первая – на крыльце Grand Cafе́, в день прилета. Сидя за столом в переговорке, Осадчий сквозь стеклянную дверь увидел, как Калиновский подошел к Еве и что-то прошептал на ухо. Лицо девушки вспыхнуло, через пару минут она зашла в зал для переговоров, почему-то неся поднос с кофе, и швырнула его перед Осадчим. Ее ярость была настолько осязаемой, что пронеслась по чашке, словно цунами, и расплескала напиток. Никита даже не успел поинтересоваться, зачем ему кофе и нет ли в нем яда, как девушка вышла из комнаты.
– Эй, Кит, ты здесь? – подливая виски в бокал, спросил у друга Игнатьев. – Как тебе в целом редакция? Лучшие журналисты страны, между прочим. По крупицам их собирал. Взращивал.
– Нормальные ребята. Молодец ты.
– С Евой сработался? Нашли общий язык?
– Валя, если честно, странная она какая-то, – слегка раздраженно мотнул головой Никита.
– Потому что не вешается тебе на шею, как ты привык?
– А зачем мне это? Она абсолютно не в моем вкусе.
– Ну и отлично, потому что ты тоже не в ее вкусе. – Валера посмотрел с хитроватым прищуром.
– Это почему же?
– Как тебе сказать, старина… Выглядишь на троечку, прямо скажем. Зарабатываешь скромно. Ну что там твои миллиарды? И живешь непонятно где – поди налетайся в Калифорнию. Это определенно отпугивает женщин, – заржал Игнатьев, довольный своей шуткой.
– Ну вот и славно. Я и не…
Ответ Никиты был прерван внезапным шумом в центре зала. Официанты и администратор столпились вокруг столика, за которым сидели несколько женщин. Одна из них, с ярко накрашенными губами, загорелой кожей и не по возрасту глубоким декольте, отчаянно жестикулировала: «И вы правда считаете, что это съедобно?!» – «Мадам, но вы же съели всю порцию». – «Ужасный повар, отвратительное обслуживание. Я не буду за это платить! Вы не знаете, с кем разговариваете! Аврора Карраско этого так не оставит!» – доносились истеричные выкрики.
– Бррр, какая нервная тетя. Слава богу, это не моя мама, – улыбнулся Игнатьев.
– Лучше порадуйся, что это не твоя теща, – невозмутимо парировал Осадчий.
Стас Калиновский поставил тяжелую сумку с объективами на пол и прохладно кивнул проходящей в комнату жене. Дочки нетерпеливо подлетели навстречу: «Папа пришел!» – и он с наигранной веселостью, делая вид, что соскучился, по очереди поднял их на руки.
– Ужин в холодильнике, разогреешь сам, – донесся голос Яны из гостиной.
– Ладно, – ответил Стас жене.
Он поставил на стол тарелку с лазаньей, натер пармезан к овощному салату, включил кофемашину. Глядя, как чашка наполняется черным ароматным напитком, Стас впервые за несколько дней улыбнулся: «А ты хорош, Калиновский. Пусть эта сучка знает свое место».