Шанс

Быть может, потому что на момент нашего брака я был немного старше, и на момент рождения Гретты успел закончить вуз? Не знаю. В любом случае, мне повезло. Альма не требовала от меня большого участия в родительстве, считаясь с моими попытками обрести себя в своем ремесле. Более того, я никогда не получал от нее упрекающих молчаливых взглядов, и едва ребенок начинал орать – она уже бежала, через минуту заставляя его замолчать. Я работал в тишине, покое, всегда при еде и всех удобствах. И у нее никогда не болела голова, не было никаких претензий, и, казалось, нет жены более идеальной, чем она.

А потом я написал «Черное Окно».

Пришла слава. Поклонники. Мое фото на обложках глянцевых журналов. Десятки приемов, где я был желанным гостем – а она при этом все так же оставалась обычной Альмой Пирстман, домохозяйкой из Нью-Йорка. Думаю, всю ее легкость и задорность, за которую я ее ценил и любил, смыло именно волной моей популярности.

Когда я писал и ни черта не удавалось – она ощущала нас на одной волне. Может, даже чувствовала себя успешнее – ведь я бьюсь об лед и ничего, а она растит нашу дочь, причем весьма неплохо справляясь со своей задачей.

А тут у меня вдруг такой прорыв в карьере.

Сразу же начались упреки о моем неучастии в воспитании Гретты, каждый мой выход в свет сопровождался скандалом и истериками. Всякие разговоры с актрисами – сценами ревности вплоть до угроз развода. Так прошло около года и когда я уже решил, что развод и правда единственный выход.. вскоре обнаружил, что с моей «писчей машиной» произошли какие-то неполадки.

Вскоре я понял, что это не неполадки – а серьезные проблемы. Еще год – и популярность «Черного Окна» затмилась другими успешными проектами, про меня начали забывать. Все меньше приемов, никаких фотографий в журналах, никаких интервью.

Тогда-то все вернулось на свои места и с Альмой.

Кажется, воодушевленная самой моей неудачей, она вновь стала покладистой, понимающей и чувствующей женой. Только те качества, за которые однажды я ее полюбил и боготворил, как свою музу – теперь же меня бесят, потому что я знаю об их природе.

Она не то чтобы радуется моим неудачам. Нет.

Просто ей нравится моя идея «семьянина». А семьянином уж никак не может быть успешный сценарист, за интервью и фуршетах в окружении молодых актрис проводящий времени больше, чем в семейном ложе. Но одно понимание того, что то, что меня угнетает – ее же неосознанно воодушевляет – бесит до белого каления.

И всякое ее «все еще наладится, милый», «ты еще напишешь шедевр», «ты настоящий гений», звучит как насмешка. Слова человека, искренне надеющегося на обратное.

Почему мы тогда не разведемся?

Сложно сказать. Во-первых, она никогда не говорила мне этого напрямую и все это лишь мои предположения. Пусть весьма убедительные, но предположения. Во-вторых, у нас общая дочь, что на чаше весов значительно перевешивает в сравнении со всякими предположениями. А в-третьих (и самых главных), я сам не до конца уверен, что моя карьера и в самом деле не закончена. А если она кончена, то для роли «примерного семьянина» мне не будет лучшей партнерши, чем Альма. Вечно вкусные обеды, полное воспитание ребенка, мои любимые передачи и «понимание во всем и всегда».

Просто я сам еще не знаю, кем я смогу стать.

Успешным сценаристом, как хочу я – или все-таки долбанным семьянином, что с банкой пива вспоминает о лучших временах, как того хочет Альма?

– Генри, куда?! – Альма хлопает меня по плечу и указывает в навигатор – стой, приехали!

Я резко жму на тормоз так, что жена едва не улетает в лобовое. Будь скорость выше, а она без ремня – точно без неприятностей не обошлось бы. Но в итоге мы все втроем лишь подаемся вперед, сдерживаемые ремнем, после чего по инерции с гулким «бух» назад, в спинку сидений.

Альма недовольно хмурится, отстёгивая ремень:

– Да что с тобой? Вон же – тыкает на слегка растерянную женщину, оставшуюся, как и заданная точка на навигаторе, несколько позади – мы ее проехали. Теперь будем возвращаться и выглядеть, как идиоты.

– Скажем, что заблудились – отмахиваюсь я – мы тут первый раз и ничего странного, что проехали мимо.

– Когда она нам махала? – уточняет Альма – как ты мог этого не заметить? – но тут же смягчается – Генри, я понимаю, что ты..

Но это еще хуже, чем претензии. Напускное сочувствие.

Резко даю назад, глядя в зеркало заднего вида и перебиваю ее:

– Ладно, главное наконец-то доехали. А то я скоро бы уже сам стал, как Гретта – мычать и безумно качаться из стороны в сторону.

-2-

Я останавливаю машину рядом с той самой женщиной у крыльца, о которой говорила Альма. Такое чувство, что когда выкачивали цвета из города, затрагивали и его коренных жителей. Женщине точно никак не меньше сорока – она худенькая, щеки впали, а пальто – парам-пам-пам! – грязно-голубого цвета. Здесь все настолько напоминает вечно пасмурную и поганую погоду, что когда я выхожу из машины, даже не отдаю себе отчета, как мельком опускаю глаза под ноги, дабы не наступить в лужу.