Горящая головня вдруг откатилась от костра и опалила мне лодыжку. Я тихо ойкнул, бархатные бриджи оказались прожжены. Над голенищем высоких сапог расползалась дыра. Знакомство мне дорого обошлось. Я надеялся, что дублоны из кармана сейчас тоже не посыплются на землю, чтобы кто-то мог проворно их подобрать. Например, те низкорослые существа, которых я замечал то на деревьях, то в кустах. Они, казалось, шастали повсюду.
- Ну, вот мы и знакомы, - почти пропела Меллисандра. Ее смех тек ко мне серебристым ручейком и полностью завораживал.
- Всегда приятно знать, с кого будешь собирать налоги на землю после очередных графских похорон, - ехидно добавила Роксана.
- Простите? - я не понял.
- Видишь, старик ему ничего не сказал, - Роксана взглянула на Фамьетту так, будто выиграла пари. - Я была права.
Она протянула руку вперед, но величественная дама в золотом даже не шелохнулась, будто заранее знала, что подруга лишь опалит об нее пальцы. Раздался тихий всхлип.
- Ну, зачем ты так, - Роксана насупилась. - Он ведь тоже должен платить нам дань, когда придет его черед наследовать. Иначе мы затопчем его пахотные поля и перебьем всех селян.
- Его отец об этом знал и не платил, - недовольно заметила Меллисандра.
- Однако он не похож на отца, - Фамьетта разглядывала меня внимательно и даже немного заинтригованно.
- То есть он более щедрый, - я заметил в речи рыжей скептицизм. - Или ему больше жаль крестьян. Старику вот будет жаль только если мы раздерем и его собственное горло. Он спит и грезит стать королем.
- Но этот другой, - Фамьетта взмахнула рукой, в миг пресекая все споры, похоже, в этой маленькой компании лидировала она. - Не такой, как его отец. Особенный. В нем есть что-то... наше.
Она тоже принюхалась.
- Но он никто, просто человек, - Меллисандра сжала кулаки. Я вдруг представил ее парящей над обрывом и манящей меня к себе, на верную смерть. Она бы это могла. Радуга вокруг нее, подобная ореолу, могла создать любые иллюзии. Иногда это меня пленяло.
- Не просто человек, - Фамьетта провела пальцем по цепочкам на своей ладони, закрепленным в колечки на пальцах, и те разом зашевелились, как живые змеи из золота. Как конечности саламандры.
- Поди сюда, мальчик, - она поманила меня к себе. - Винсент, говоришь? Мне нравится твое имя, и многим в моем мире понравилось бы твое лицо.
- В вашем мире? - взволнованно и с недоверием переспросил я. - Но вы говорили, что этот мир вокруг - ваши угодья. Так зачем же идти куда-то еще.
Опять смех. На этот раз почти беззлобный.
- Смышленый малыш, но уже не ребенок, чтобы его похищать.
Кажется, это сказала Роксана. Три голоса сливались для меня в одну мелодию, и я уже не мог различить, кто из них что говорил.
- Хочешь пойти станцевать с нами на полях? - пригласила Меллисандра. - На пахотных полях твоего отца?
- Это так весело танцевать под луной, - добавила Роксана. - И топтать посевы.
- И ломать капканы.
- И опрокидывать кринки с молоком.
- И выжигать рожь.
- И насылать плесень на хлеба.
- И убивать людей - этих глупых насекомых в нашем мире. В мире, который изначально после падения принадлежал нам.
Женщины смеялись, а я весь съежился у костра, будто его пламя могло меня от них защитить. Бесполезный карабин лежал рядом, и какое-то существо из леса уже осматривало его, даже трогало, но я то знал, что пули мне не помогут.
- Ведьмы, - хотелось прошептать мне, но я понимал, что существа, которые стоят передо мной, куда более древние и опасные, чем те, которые занимаются в закрытых хижинах колдовством. Ведьмы лишь пытаются призвать себе на помощь чары, которые пошли от этих существ. А сами эти существа сейчас стоят рядом с моим костром, который вот-вот затухнет, потому что длинные тени от их фигур уже ложатся на пламя и оно шипит, как от контакта с ветром и водой.
Мне стало холодно, хотя я сидел у огня.
- Пошли танцевать, - настаивала Меллисандра. Она протягивала ко мне руки, гибкие и цепкие, как сухие ветви кустарника.
- Пошли, тебе понравится с нами плясать, но за ночь ты стопчешь свои башмаки.
- И ноги сотрешь до крови.
- Даже сильнее. До самой кости.
Новый взрыв смеха сотряс мое сознание. Я пьянел от этих звуков. Они сводили меня с ума. Но даже в таком состоянии разум четко отмечал, что Фамьетта нравится мне больше остальных. Возможно потому, что она здесь самая сильная и самая соблазнительная. Я не мог оторвать взгляда от полушарий ее груди, от шнура в корсаже, который извивался, как живая змея, от тонкого стана, затянутого в корсет, как в стальной лист. Я знал, что она может вырвать мне глаза или сжечь их прямо в глазницах из-за того, что я так беззастенчиво пялюсь на нее, но мне на какой-то миг стало все равно. Я хотел ее, несмотря на то, что она вся будто создана из огня. Она сама огонь. Но я жаждал сгореть в ее объятиях. Мне до боли хотелось обхватить руками тонкий стан, гибкий, как у саламандры и пусть контакт с ее кожей обратит меня самого в золотую глыбу. Мне все равно.