Шанс для динозавра

– Первая атака отбита, – наигранно-веселым громким голосом сказал Барини, чтобы всей свите было слышно. – Трубите отход, будем готовить вторую. Надеюсь, после нее старикашка Глагр побежит, теряя портки. Фьер Тригга! Ваше крыло по-прежнему атакует левый фланг противника. Фьер Крегор! Пустите полк легкой конницы по сухому руслу. Марайцев – на правый фланг! Не ослаблять натиска! Фьер Кьяни, переместите ваших молодцов направо во вторую линию. Атаки на центр и правый фланг врага – только отвлекающие. Ступайте! По сигналу начинаем.

– Господин… – не очень решительно произнес Хратт, и видно было, что он не знает, пойдут ли ему на пользу слова, что так и просятся на язык.

– Слушаю вас, генерал.

– Господин, простите меня, но я не понимаю вашего замысла. Всякий видит, что нам удобнее атаковать правым флангом, но это видит и Глагр…

– Надеюсь. Поэтому мы и будем атаковать именно правым флангом.

– Простите, ваша светлость… Я ничего не понимаю.

– А этого не требуется.

Слитный рев бомбард умолк – по приказу князя артиллеристы берегли последние заряды для решающего момента битвы. Вновь по всей линии зашевелились и двинулись вперед линии стрелков. Отряды пикейщиков с пиками длиной в три человеческих роста казались островками леса среди прямоугольников стриженого кустарника. Сейчас неприятель подстрижет их по-своему…

Падают, падают… Но уцелевшие движутся вперед, и сейчас начнется то, что имперские солдаты прозвали «унганской молотилкой», – залп за залпом с тридцати-сорока шагов. Залп каждые восемь секунд, убийственное преимущество линейной тактики… Ага, началось!

Пороховой дым теперь стелился у подножия холмов, а на правом фланге медленно, но неуклонно загибался в сторону неприятеля. «Унганская молотилка» работала, перемалывая имперскую пехоту. А где же конница Глагра? Только она может остановить движение аркебузиров и сама будет остановлена пикейщиками и конницей Крегора. Ну же! Где она?

Натиск тяжелой имперской конницы был страшен. Оставив на пиках множество бьющихся в агонии людей и лошадей, латники опрокинули аркебузиров, разметали легкоконный полк, растоптали марайских стрелков и схлестнулись в рубке с унганскими «железнобокими».

– Передайте Крегору: не оступать! – дергая толстой щекой, прорычал Барини. – Стрелкам – зайти справа. Фьер Тригга, почему ваши солдаты еще на на холме?

– Но…

– Атакуйте! Непрерывно атакуйте! Не давать противнику передышки, ежовый мех! Унган и Гама!

…На третьем часу беспрерывных атак правый из трех холмов был взят, и втащенные на вершину легкие бомбарды начали губительный обстрел резервных имперских полков, еще не введенных в сражение. Святой Гама, как же их было много! Вся лощина за холмами шевелилась в пороховом дыму, а правее в распадке исступленно убивали друг друга имперские и унганские солдаты, и конница давно перемешалась с пехотой. Свалка напоминала гигантскую пробку – в какую сторону ее выдавит?

Выдавило наружу. Еще через четверть часа имперские пехотные четырехугольники сбросили унганцев с холма.

– Ваша светлость… Они бегут… Десять бомбард потеряно…

Прискакал Крегор – без шлема, на нагруднике следы ударов, глаза безумные, сам в крови и конь в крови.

– Господин! Мы не можем опрокинуть фланг неприятеля…

Горькое признание в устах храброго солдата. Оно чего-нибудь да стоит.

Казалось, Барини не расслышал его. Он повернулся к Хратту, что стоял позади него мрачнее тучи.

– Сейчас мы повторим атаку левого фланга неприятеля. Одновременно ваше крыло атакует правый фланг. Берите ландскнехтов и всех, кто остался, идите вперед и ничего не бойтесь – Глагр перебросил все резервы налево. Вперед, генерал! А вы, Крегор, собирайте и стройте ваших орлов…

Помедлив, он обернулся к немногим свитским, которым не нашлось дела, и засмеялся:

– Так-то, фьеры. А вы, наверное, думали, что ваш князь проиграет сражение какому-то Глагру?

Сейчас он творил еще одну легенду. Ее непомерно приукрасят и пустят гулять повсюду – от Холодного хребта до южных границ съеживающейся Империи, где теплый, но неласковый океан свирепо гложет скалы. Легенда – оружие победителя, летящее впереди него.

Помедлил еще, откашлялся, чтобы не пустить ненароком петуха, и зычно крикнул:

– Мой штандарт!

Грузный, но сильный, весь клубок необузданной энергии, князь не сел – забросил себя в седло. Любимый мерин качнулся под ним, заплясал, получил перчаткой по ушам, ощутил укол шпор и понял, что дело нешуточное. Сопровождаемый лишь оруженосцем Дарутом да знаменосцем, князь проскакал перед подобием строя всадников. Отмахнувшись от Крегора, вздернул мерина на дыбы, прокричал:

– Храбрецы! Орлы! Дети мои! Сегодня вы добудете мне победу!

«Вот убьют дурака, и поделом», – мелькнула мысль и тут же погасла и не возвращалась более. Он должен был сделать то, что делал, – заставить кавалеристов еще раз повторить атаку и непременно теперь, когда к оглушенным людям еще не вернулась способность думать, когда они, как дети или женщины, управляются чувствами, а не разумом. Подчини себе эту стихию – и пробивай ею любые стены.