Шанс для динозавра

Ар-Магор сдался в конце лета. Хратт выговорил почетные условия капитуляции: пропуск к своим со знаменами и оружием, кроме артиллерии. Поредевший гарнизон с развернутыми знаменами и музыкой вышел за городские стены, где был истреблен марайцами до последнего человека. Маршал Губугун, подписавший капитуляцию от имени Империи, не остановил бесчестное побоище. В ответ Барини предал огню и мечу три марайских города и казнил всех пленников, накопившихся с начала войны. Пускал вниз по Лейсу плоты с виселицами. Желаете неограниченной войны, достопочтенные фьеры? Вы ее получите!

Разве это было ошибкой? Он воевал, как все, он соответствовал эпохе, хорошо понимая, когда полезно побыть белой вороной в стае черных, а когда вредно. Ни враги, ни сподвижники и не ждали от него ничего другого.

Вскоре как будто забрезжила надежда: в одном из бесчисленных арьергардных сражений шальное ядро оторвало подагрическую ногу престарелому маршалу Глагру, лишив Империю лучшего полководца. После его смерти и впрямь наметилась передышка. Барини воспользовался ею, чтобы стянуть в кулак все, что можно. Война катилась на север, в Унган. Кому нужны гарнизоны, оставленные далеко на юге! Завоеванные земли и города можно вернуть, если удастся отбросить врага от границ Унгана. Пусть первая попытка сломать имперский хребет не удалась – что ж, еще будет время предпринять вторую!

Веря в это сам, он заражал верой окружающих.

И вот… враг под стенами Марбакау. Пали Дагор и Ригус. Ригус хоть сопротивлялся до последнего, и защищавший его Тригга был, по слухам, разрублен озверевшей солдатней на сотню кусков и скормлен собакам, а Дагор сразу открыл неприятелю ворота – магистрат не забыл чинимых князем обид. Пусть Губугуну как тактику далеко до Глагра, но он избежал грубых ошибок. Имперская нечисть затопила Унган.

Вторично сгорел монастырь Водяной Лилии, монахи вместе с Сумгавой в бегах… И все же это не конец, думал Барини, нет, не конец. Стены города крепки, запасов пока хватает, гарнизон достаточен, да и горожане охотно идут на стены – знают, что грозит им в случае, если город падет. За имперской армией идут попы, Всеблагая церковь спешит вернуть потерянное, без отдыха работают церковные суды, и горят костры, костры, костры… Кто там будет вникать – принял человек учение Гамы притворно, сохранив в душе верность Всеблагой церкви, или всерьез поддался дьявольскому искушению? Огонь очистит!

Не было ошибки, не было. Кроме одной: слишком уж доверился друзьям. Но и теперь еще не все потеряно…

Продержаться до холодов – это первейшее. Пусть имперцы померзнут под стенами Марбакау, как унганцы мерзли под Ар-Магором. Лишить врага продовольствия – это второе. Сеять раздор между Губугуном и Гухаром, ибо не может быть, чтобы первый вполне доверял второму, низкому хитрецу и двурушнику! Поддерживать в людях бодрость и ждать. За несколько месяцев многое может измениться.

Особенно если поработать над этим.

* * *

Хорошую роль выбрал себе Морис! Чистенькую. Скучновато, конечно, быть пророком, но можно потерпеть. Зато не приходится мараться в крови. Льют кровь не пророки, а их последователи и сподвижники.

Дьявол, как и полагается, более грешен. Но разве он видит умирающих от болезни, которую сам же и наслал, распылив с борта флаера капельную взвесь? И какое ему дело до оголтелых дур, радостно отдавшихся ему и осуждаемых на костер впоследствии. Разве он принуждал их? Компромиссы с совестью возможны.

Куда хуже светскому властителю. Мишурный блеск короны… и грязная работа. Иногда Барини завидовал мусорщикам и золотарям.

Палач был глухонемым. Огромнейший детина невероятной телесной силы, весь покрытый курчавым волосом, как лесной зверь, нашел верный кус хлеба еще у маркграфа, а после него достался по наследству князю. Садистом он не был, но работу свою любил. Ему больше нечего было любить, а без любви человеку трудно живется на свете. Когда допрашивали обвиняемого, знавшего опасные тайны, этот палач был незаменим. Тогда из сводчатого подвала удаляли лишних свидетелей, а глухонемой мастер пыточных дел обходился без подручных – сам раздувал мехом угли в жаровне, сам готовил инструменты, сам подвешивал жертву, сам же и следил, чтобы она не скончалась раньше времени.