Шанс для динозавра

И навалились. Часа не прошло, как город остался позади. Потянулись луга с пасущимся скотом, сжатые и несжатые поля, перелески. Скрылся за рощицей шпиль храма Святого Акамы. С берега тянуло полузабытыми запахами. Избегая выбираться на стрежень, лодочник проводил суденышко впритирку к желтеющим мысам. Вода намыла на дне песчаные волны. В темных заводях цвели водоросли. Умилительно…

Никто не жаловался, что устали руки и спина. Гребли целый день с одним непродолжительным привалом. На передней скамье стражники от скуки резались в кости. Стражников не радовала ни природа, ни служба, ни сама жизнь. Кто имеет, тот не ценит.

Поглядывая на опускающееся солнце, лодочник торопил и торопил. Уже в сумерках на берегу замаячили деревянные постройки монастыря Водяной Лилии с чудны́ми изогнутыми крышами. Нигде, кроме как в Унгане, не было подобных строений. Поговаривали, будто бы странная эта архитектура, насаждаемая князем, была не только одобрена самим Гамой, но лично им и придумана.

Лодка свернула к причалу. «Суши весла, дармоеды», – проворчал лодочник. Арапон слишком вымотался, чтобы возмущаться поклепом. Дармоеды? Кто говорит о еде? За целый день гребцов так и не покормили, лишь позволили напиться воды прямо из реки.

Но почему монастырь? Чуть-чуть отдышавшись, Арапон начал соображать. Просто место ночлега? Или судьба приговоренных и помилованных – стать монастырскими рабами?

Но тут сзади ржаво заскрежетал ключ в замке, и характерно звякнула цепь. Гребцов по одному сводили на берег. «Куда нас теперь?» – спросил сосед Арапона, когда до него дошла очередь, и ответа не дождался.

Пусть так. Если бы князь, не любящий, как всем известно, зрелища публичных казней, приказал по-тихому утопить преступников в реке, это было бы сделано, во-первых, ночью, во-вторых, не так далеко и, в-третьих, ниже города по течению. Тут и тупой догадался бы, что слухи о какой-то новой княжьей каторге – не пустые выдумки.

О бегстве Арапон пока не помышлял. В ножных кандалах далеко не уйдешь, да и незачем испытывать терпение княжьего правосудия. Потом – другое дело. Рассудок, правда, говорил, что с новой каторги никто еще не убегал, но сейчас Арапон не был склонен прислушиваться к голосу рассудка. Что значит не убегал? Это еще неизвестно. А не убегал, так убежит! Жизнь играет человеком, предоставляя ему возможности, и кто не умеет их видеть, тот дурак.

На берегу им приказали сесть на землю. Цепей не сняли. Молоденький монашек с бритой по новому обычаю головой принес поесть – четыре миски каши и один на всех кувшин с водой. Стражники зажгли факелы. Поодаль светились огни монастыря. Было тихо.

Тихо – полбеды. Было странно! Всем своим существом Арапон чуял подвох, но в чем он? Голод мешал думать. Запах каши дразнил, и Арапон быстро выскреб миску пятерней. Сыто рыгнул, потянулся к кувшину, отпил…

И начал проваливаться в сон. «Отравили, – подумал он, не замечая, что сосед справа грубо вырвал у него кувшин и припал к нему волосатой пастью, а он сидит с глупой улыбкой на лице и даже не огрызнулся. – Все-таки обманули. И не больно совсем… Жалко помирать, но если смерть такова, то чего же все ее боятся?»

О перспективе угодить в ад он не думал. Воры сплошь и рядом суеверны, но истово верующих среди них искать бесполезно. Была в Унгане Всеблагая церковь – Арапон не возражал. Появилось вероучение Гамы – он тоже не противился. Живи здесь и сейчас – какая тебе разница, что ждет там, за порогом?

Ад пугал больше во снах. Нет ничего приятного в том, что демоны крючьями сдирают с грешников кожу, а та вновь нарастает, чтобы демоны не остались без работы. А уж что они с мужскими гениталиями делают, о том лучше и не вспоминать. Вливание в глотку нечистот – это так, пересменка между настоящими муками. Гама сулил иное – бесконечный круговорот жизненных циклов, – но тоже не был особенно добр. Родишься в следующей жизни червем, насадят тебя на крючок, и будешь извиваться, глядя в ужасе, как приближающаяся рыба распахивает рот… Обе перспективы равно годились на то, чтобы проснуться в холодном поту и с криком.

Не случилось ни того, ни другого. Арапон закатил глаза и умер, а умерев, начал скорее ощущать, чем видеть странное. Сначала его куда-то волокли, потом бросили в некий ящик, но не гроб. Ящик не был ни деревянным, ни металлическим, а его вместимости хватило на всех четверых. Бесшумно надвинулся прозрачный – наверное, стеклянный – колпак, и начался полет…

Вечность или мгновение – Арапон не мог бы сказать. Он не удивился бы, узнав, что на том свете нет понятия времени. Свет звезд проникал сквозь прозрачный колпак. Почему-то слегка мутило – от яда, наверное. Оказывается, покойников тоже может тошнить, отметил про себя Арапон, нимало не удивившись. Думать он не мог, не мог и удивляться. Он лишь воспринимал.