Шанс для динозавра

Встревоженный возглас оруженосца – того самого, что не так уж давно (а может, вечность назад?) заметил горскую засаду на пути к святому Гаме, а позднее спас князя от панцирной гиены. Как бишь его имя?.. Дарут. Фьер Дарут. Но какого черта молокосос вмешивается в беседу?

– Выгляньте наружу, мой господин…

В гаснущих сумерках городская стена казалась просто неровной темной полосой, невесть зачем перегородившей равнину. В одном месте наверху темной полосы разгорался огонек… ярче, ярче!

Барини схватил зрительную трубу – пока единственную в этом мире, рожденную гением Тахти Марбакауского не без осторожной помощи самого князя. Изображение дергалось, вернее, дрожали руки от холода и волнения. Ах вот оно что… Судорожно сжавшись, пальцы князя оставили вмятины на медном корпусе трубы. Вот оно, значит, как…

Ар-Магор отказывался сдаться по-хорошему. Ар-Магор давал понять, что не нуждается в милости гнусного еретика и будет сражаться до последнего защитника, не прося пощады себе и не давая ее врагу. И чтобы князь не тешил себя иллюзиями насчет того, что защитники ослабли духом, чтобы он понял, что в конце концов ждет его самого, на городской стене пылала высокая поленница.

А на ней, прикованный цепями к столбу, извивался молодой фьер из княжеского окружения. Пламя уже лизало его ноги.

За спиной Барини кто-то смачно выругался, не стесняясь князя. Кто-то глухо рычал, как зверь, а кто-то произнес вслух: «Перебить их всех…»

– Бомбарды! – срывающимся голосом крикнул Барини. – Батарея! Картечь!

Он ничем не мог помочь ни в чем не повинному юноше, отдававшему сейчас за него жизнь. Он лишь мог сделать его смерть менее страшной.

– Почему все здесь торчите?! – вне себя кричал князь и топал ногами, как разъяренный зверь шестирог. – Бегом!.. Зарядить!..

Зарядить бомбарду, пусть даже легкую и пусть даже новейшего унганского образца, – не самое быстрое дело. Но в этот раз артиллеристы превзошли сами себя.

– Наводи на огонь!.. Залпом… пли!

В орудийном грохоте потонул крик казнимого. А когда смолк грохот, крика не стало.

Не стало и костра на стене – град железных картечин и булыжников снес его, как взмах руки сносит карточный домик.

Сразу стало тихо и темно.

– Фьер Кьяни! – хрипло позвал князь, чуть рассеялся пороховой дым. И командир ландскнехтов предстал. – Вы меня уговорили. Обрадуйте ваших орлов: на трое суток город в их распоряжении.

Подумал и добавил:

– Но стычки между своими, разумеется, будут караться смертью на месте.

* * *

Впоследствии Барини спрашивал себя: что он недооценил в первую очередь – численность гарнизона или его решимость сражаться со всей яростью, не сломленной пока голодом? Наверное, и то и другое. Боевой клич «Унган и Гама!» слился в оглушительный рев. Еще на пути к проломам штурмовые колонны понесли потери от арбалетного огня, а в проломах и вовсе начался ад. Будто тугую пробку пропихивали внутрь бутылки. Барини посылал подкрепление за подкреплением. И одолели! И пропихнули орущую, звенящую клинками, хлопающую аркебузными выстрелами пробку, и полились в город неудержимым, казалось бы, потоком…

Тут-то и выяснилось: защитники города предусмотрели это. Примыкающие к пролому улицы оказались забаррикадированы, каждый дом превращен в крепость. Лучники, арбалетчики и аркебузиры соревновались в скорострельности. Из окон домов летели стрелы, дротики, камни, лился кипяток. И что уж совсем поразило унганцев – осажденные сохранили несколько небольших бомбард, установленных сейчас на баррикадах. А когда они выдохнули огнем, с визгом рассеивая каменную, железную и свинцовую дробь, в ворвавшейся в город кричащей и лязгающей толпе образовались широкие просеки.

К Барини прискакал ординарец – шлем сбит, кираса заляпана кровью и мозгом, остановившиеся глаза – вполлица. Еще подкреплений! Одно, последнее усилие – и баррикады падут!

Барини тоже в это верил. Он послал резерв.

– Бей всеблагих! Ломай, круши! Унган и Гама!

В толчее не размахнуться алебардой – приходится колоть. Тут способнее работать палашом. Среди атакующих много мастеров тяжелого клинка, они рубят и колют методично, не тратя лишнего мгновения. Они карабкаются на баррикады, некоторые скатываются вниз, но другие лезут упорно, как муравьи, они уже на самом верху…

И баррикады пали, но этот успех не превратил побоище в истребление бегущего врага. Наоборот, сопротивление, казалось, возросло. Ландскнехты Кьяни были остановлены – и кем?! Городской милицией. В чистом поле отборные наемники раздавили бы вооруженных горожан с непринужденной легкостью, но в узостях улиц, поражаемые летящими из окон стрелами, осыпаемые черепицей с крыш, спасовали. Добыча была близка, но оказалась не по зубам. Что ж, такое случалось и раньше – досадное, но обычное на войне дело. Теряя людей, огрызаясь огнем, отбивая беспрестанные атаки не очень умелого, но очень многочисленного и очень самоотверженного противника, ландскнехты начали отход…