Шанс для динозавра

– Слушайте меня, братья! Я был при Лейсе, я участвовал в Семидневной битве! Такого, доложу я вам, не пожелаешь и врагу. Бомбарды еретиков грохотали, как вулкан Брумгрум, посылая в наши ряды ядро за ядром, и каждое ядро было размером с бычью голову. Все поле заволокло пороховым дымом, и не было ничего видно в пяти шагах. Улицы, братья! Ядра пробивали целые улицы в наших рядах. Улицы и переулки. Оборони меня святой Акама увидеть еще раз такую кровавую кашу! Мой камзол был весь забрызган кровью и мозгами. Но мы стояли, братья! И час, и два! Мы смыкали ряды до тех пор, пока от нашего полка не осталась горстка храбрецов. Лишь тогда мы отступили, вынеся на себе части разорванного тела нашего командира. Потом на нас налетела конница проклятого еретика, и я уцелел только чудом. Вот тут пощупайте, братья! Эту метку оставил унганский палаш. Вы сами видите, что я не лгун и не попрошайка, а благородный представитель вашего же сословия, даром что нынче на мели… А чему дивиться? Слыхали небось, как отблагодарил нас его величество за Семидневную битву? Горсть медяков в суме, и катись с сумой куда подальше, а о деньгах мертвых его величество и вовсе позабыл. Слыханное ли дело, братья? Ежовый мех! Исстари мы получали жалованье за полный состав, а долю мертвецов делили промеж себя по-братски… За что же обобрали нас? Разве наша вина, что унганский еретик оказался не по зубам маршалу Глагру? Что?.. Наняться снова, как вы? Ха-ха. Благодарю покорно, уже научен. А? Да ты не смотри на меня криво, не смотри, чего прищурился? Сопли подбери, прежде чем щуриться, молокосос! Думаешь, я хвастун и мошенник, верно я понимаю твою рожу? А проверить не хочешь ли? Не твое вино пью, но могу и тебя им угостить… выпей-ка!

С этими словами рассказчик вышвыривал остатки дешевой кислятины из глиняной кружки с отбитой ручкой в лицо слушателю, не проявившему, по его мнению, должной веры в искренность повествования, и, зверски шевеля усами, без промедления тащил из ножен видавший виды палаш. В трактирной зале мигом образовывался круг, оскорбленный ландскнехт, как правило из молодых нигилистов, скептически относящихся к байкам старичья, выхватывал свой клинок, изрыгая богохульные ругательства, и начиналась потеха. В редких случаях дуэлянтов мирил какой-нибудь ветеран, припоминавший общих знакомых с рассказчиком и приказывавший юнцу проглотить обиду, – чаще же невоспитанный нигилист падал замертво, сраженный клинком оборванного, пьяного, но не растерявшего воинского умения рассказчика, и зрители охотно подносили ему еще вина, наперебой обсуждая между собой высокие достоинства решающего удара; если же вмешивалась стража – помогали рассказчику незаметно исчезнуть. Свои же! Не узнать в забулдыге старого наемника – на это способен только молокосос, ну и по заслугам ему! А слова горестного рассказа западали в душу.

Подобные сцены много раз повторялись зимой и ранней весной в городах Юга и Запада Империи. Несмотря на нехватку золота, Барини желал пополнить ряды ландскнехтов в своей армии. Простой расчет диктовал: дешевле купить эту братию, чем истреблять ее в сражениях, теряя к тому же своих бойцов. Наведя порядок в захваченном Ар-Магоре, Барини приказал генералу Кьяни подобрать из числа наемников десятка три-четыре умных и ловких людей, желающих хорошо заработать. Прямая агитация им запрещалась. Рассказ о бедствиях несчастного обманутого воина, напрасно проливавшего кровь на имперской службе, – иное дело. Так безопаснее и куда более действенно. Пусть слушатели сделают выводы сами. Как бы между делом можно ввернуть, что проклятый унганский еретик щедро платит наемникам, не интересуясь их вероисповеданием, а что до его удачливости, то тут слова излишни, сами все видите… И дуэль с каким-нибудь наглецом – это уж обязательно! Она запомнится, а вместе с нею вобьются в самую тупую башку брошенные как бы мимоходом слова.

Пропаганда имела успех: почти все посланные вернулись, и к концу весенней распутицы генерал Кьяни имел под своим началом уже не один, а два полка ландскнехтов, объединенных в бригаду. Само собой, противник и теперь имел в строю больше профессионалов войны, чем унганский князь, но так и должно было быть. Что ж! Придется им судить о мощи унганской артиллерии уже не по рассказам, а по собственным ощущениям…

Эта весна оказалась тревожной и особенно щедрой на грозные знамения. Во многих храмах кровавым потом потели статуи святого Акамы. Молнии чаще обычного били в шпили храмов. Во многих местах тряслась земля. С моря пришла не в срок необычайно высокая приливная волна и смыла два поселка на Горячем мысу. В городе Чипату будто бы родился мальчик с двумя головами, снабженными небольшими рожками. То там, то здесь на глазах сотен свидетелей в небе внезапно появлялась летающая лодка дьявола – иногда пролетала дальше, не причинив ущерба, если не считать скончавшихся от страха, иногда швыряла на землю адский огонь, как бы намеком на то, что ждет вскорости род человеческий. На базарах открыто говорили о море, гладе и всеобщей погибели в самом близком будущем.