Я стоял на коленях на холодном шершавом полу, вымощенном квадратным камнем. По бокам от меня уходили вверх и, изгибаясь, соединялись своды небольшого алькова. К потолку этой ниши и был прикреплен металлический крюк, с которого свисали мои оковы.
Прямо мне на плечо капала какая-то жидкость, я надеялся, что это вода. Её ритмичное кап-кап и позволило мне сосредоточится. Капли разбрызгивались мелким туманом, а остатки, прокатившись по коже, скрывались где-то у меня в подмышке. Дальнейшая их судьба была мне неведома.
Хорошо, что из одежды на мне были только штаны. Была бы рубаха, она бы вмиг намокла. В помещении было влажно и холодно. В такой ситуации мокрая рубашка мгновенно бы превратила меня в трясущееся от холода существо. А так, капли воды, скатываясь и слегка холодили кожу.
В противоположность прохладе капающей воды, на груди что-то создавало ощущение тепла. Глянув вниз, я увидел свой медальон — малахитовую чешуйку горного змея. Странно, что он остался на мне. Видимо, в этом был какой-то смысл, просто я его еще не понимал.
Я втянул носом воздух и в ноздрях снова начало свербеть. Видимо, в воздухе что-то было, отчего мне хотелось чихнуть. Никогда не страдал аллергией, но сейчас было ощущение, что вот-вот начну.
Я приподнял голову и осмотрелся.
Довольно большая темная комната. Напротив меня деревянная дверь с закруглением сверху, под стать своду алькова. Слева и справа еще по одной нише в стене. Кажется пустые. Похоже, я тут был один.
Попытавшись кого-нибудь позвать, мне удалось издать только хрип, резью отдавшийся в горле.
По рукам забегали мурашки, судя по всему организм начал работать в полную силу, и сердце смогло прогнать кровь выше по сосудам. Захотелось размять запястья. Попытавшись дотянуться одной рукой до другой, я понял, что вес тела не дает этого сделать.
Самое логичное решение было подняться с колен и ослабить натяжение цепи. Что я и сделал.
Где-то за спиной загрохотало, будто пришла в движение какая-то машинерия. Вот же словечко прицепилось. Может о такой машинерии говорил Кирилл?
Противовес за спиной натянул цепь, и я оказался снова с поднятыми вверх руками, хотя теперь и стоял в полный рост. Оказывается, цепь была закреплена не на крюке, а на каком-то хитром блоке.
Я попытался присесть. Противовес снова задвигался, загрохотал. Так и внимание тюремщиком привлечь можно.
Не успел я об этом подумать, как со стороны двери послышался лязг отодвигаемого затвора.
Через щель распахнувшейся двери я увидел свет факела, и даже не одного.
В комнату друг за другом вошли три человека. Одного из них я хорошо знал.
— Очухался кавалер хренов? — усмехаясь спросил Корсаков.
Почему-то я не ожил его тут увидеть. Нет, точнее ждал, но не так быстро. Казалось, по закону подлости, сюжет должен был развиваться по нарастающей. Сначала нужно было появиться Гончарову, а только потом, через какое-то время, Корсакову. В том, что за ниточки дёргал он, я как-то даже и не сомневался.
Пропустив мимо ушей, его «кавалер», я улыбнулся, как можно нахальней.
— А что, пришел снять медальон с моего трупа?
Говорить на «вы» с этой мразью у меня не было никакого желания. К тому же, я предполагал, что уж на этот раз меня никто не остановит, чтобы свернуть ему шею.
— Еще успею, не переживай, — заверил он меня.
— Ну так чего не убил сразу? Или думаешь, что удастся меня на что-то уговорить?
— Ты не ёрничай! Ты до сих пор жив только… а в прочем, совершенно не важно почему.
— Я жив, потому что твоя дочь сказала, что не простит, если ты меня убьешь?
Я всё ещё пытался изображать из себя осведомленного человека, контролирующего ситуацию, хотя у меня не было на то никаких оснований. Если честно, я был не в том положении, чтобы огрызаться, но не унижаться же перед ним, показывая страх. Хотя страха я не испытывал. Что-то другое заполняло мою голову, но точно не страх. Какое-то удальство, словно я был готов разорвать свои цепи в любой момент и придушить гада, а заодно и его подручных, стоящих за спиной.
Вот только вел Корсаков себя слишком уверенно, видимо понимая, что не в моих силах разорвать кандалы. Что-ж пусть пока так думает. Я не был уверен, что смогу порвать путы, но что-нибудь я точно придумаю.
Корсаков умел держать удар. Судя по всему, его жизнь и не так испытывала, потому на слова о дочери он и не отреагировал.
— Ты не сильно-то хорохорься, — предупредил он. — Могу и убить, а Настя и не будет знать, что я к этому причастен. Так что попридержи коней.
— Да я никуда и не спешу. До пятницы я совершенно свободен.
— Вот и хорошо, — явно не поняв шутки, серьезно произнес Корсаков. — Может все же упростишь мне задачу и согласишься присоединиться?
— Неа, — как мог наглее, заявил я.
— Уверен? — грустно переспросил Корсаков, словно от моего ответа что-то зависело.
— Абсолютно!