Шанс дождливого безумия

Неизвестно, что произошло бы дальше, не метнись от стола к Татьяниному мужу милиционер, грубо не толкни его обратно на стул.

Татьяна взвизгнула от страха. Алексей стоял, не шелохнувшись. Ревность супруга выглядела чересчур театрально, а потому не пугала. Будь у Алексея основания, он бы даже заподозрил в этой сцене спектакль. Словно за ревностью пытались скрыть подлинную причину скандала.

Темно-синяя рубаха, надетая на муже, распахнулась до самого пупа, обнажив смуглое, волосатое тело. Только тут Алексей заметил: пуговицы рубахи вырваны с мясом. В образовавшиеся дыры тоже явственно проглядывало тело.

– Товарищ капитан! – взвыл Татьянин муж. – Вы же сами видите... Врала, что не выспалась, что пораньше лечь хотела... Правильно не поверил! Я эту лживую суку... А меня!..

– Угомонитесь, Загодеев! – вновь раздалось за спиной у Алексея.

Татьянин муж всхлипнул. Второй милиционер вышел от двери на середину комнаты:

– Гражданка Загодеева, вам знаком этот... Этот муж

чина?

– Впервые вижу! – выпалила Татьяна. Иного ответа Алексей не ожидал.

– Товарищ Загодеева, видимо, понервничала. Вот и говорит... Что не соответствует действительности, – спокойно, но твердо произнес он. – Я из газеты. Корреспондент. В эту квартиру меня привел материал о чае. Наша газета готовит его с Татьяниной помощью... Вот и вся причина.

Милиционеры переглянулись, капитан – серьезно, второй, что стоял под люстрой (Алексей плохо разбирался в званиях), с ухмылкой.

– Надо же, корреспондент! – удивилась бабулька.

– Документы у вас есть? – спросил капитан. Алексей подошел и положил перед ним на стол свое редакционное удостоверение:

– Паспорта, извините, не захватил...

Капитан извлек из коричневого планшета тетрадь и начал переписывать в нее данные, значившиеся в удостоверении. В комнате стало тихо. Лишь старик шумно и невесело вздохнул.

– Живете где? – обратился к Алексею капитан.

В голове Алексея мелькнула мысль назвать вымышленный адрес, однако вслед он указал свой.

– Берите... – капитан подвинул удостоверение по столу в сторону владельца.

– Сегодня у вас здесь ничего не выйдет, – произнес страж порядка серьезно. И его младший по званию напарник удержался от улыбки.

– Могу идти? – деловито осведомился Алексей.

– Идите, – капитан щелкнул замком планшета.

Алексей повернулся и, не говоря больше никому ни

слова, вышел из квартиры. У другого бы в голове стучало: «Счастье, что случилось только это и ничего хуже. Ведь как влипнуть мог! Дай Бог, если история не будет иметь продолжения...» Однако Алексей ничего подобного не думал.

«Сорвалось!» – мозг сверлило сознание неудачи. И с каждым мгновением на душе становилось тяжелее: сейчас придется выйти на улицу и шагать к метро мимо деловито спешащих после работы домой прохожих, мимо зазывающих афиш, мимо... Возвращаться к Верочке, ощущая: шаг за шагом по каждой клеточке твоего естества расползается прежняя, не нашедшая выхода, неудовлетворенность. А ведь складывалось идеально! Можно ли запросто смириться с неудачей?!

***

Среди ночи Алексей проснулся. Тупая боль гнездилась под теменем. Поначалу была несильной, но через пятнадцать минут, когда ему так и не удалось вновь уснуть, превратилась в сотни игл, добравшись до затылка, висков, глаз. Еще немного времени, и к пыточным инструментам прибавился молоток, наносивший удары изнутри черепа, превращая его в гудящий колокол. Спасения теперь не было.

Но Алексей, глухо застонавший в тяжкий миг, знал, – примерно через полчаса все кончится столь же неожиданно, как началось. Подобные приступы боли навещали с детства, с лета, когда в пионерлагере его ударило по голове качелями. В памятный день он даже угодил в больницу. И пролежал без сознания до утра. Позже ребята рассказали ему, что ночь длилась несколько суток. Но тогда казалось, что был без сознания лишь до рассвета.

Что и говорить, с качелей свалился очень неловко. «Сполз неожиданно, как тюфяк», – рассказывали все те же приятели. А ему теперь думалось – случился тепловой удар – день был действительно жаркий!

Алексей вжался лицом в подушку, пальцы царапали простыню, – боль стала непереносимой. Знал: лекарства не помогут, и потому обратился к испытанному способу, порой облегчавшему ужасные тридцать минут. В кинотеатре воображения пытался увидеть берег лесного озера, лапы мохнатых елей, нависшие над водой. Ну-ка, где тихий плеск волн, разбивающихся о берег, плывущие в вышине облака?!.

Ничего не получалось. Напротив, фантазия невольно оживляла гнусные, болезненные видения, особенно мучившие его мальчиком в первые месяцы после травмы.

В этих снах он лежал обнаженным на столе, а руки, ноги, тело крепко держали широкие кожаные ремни. И некто, стоявший в изголовьи, ковырял макушку остро отточенными ножами. Но самое омерзительное: на стол попеременно влезали голые женщины, елозившие по Алексею, тершиеся об него телами, лизавшие неправдоподобно распухшими языками, трогавшие его гибкими, длинными пальцами.