Шанс на ошибку (СИ)

Ей не хотелось ему отвечать, не хотелось прерывать такое правильное молчание. Это сразу отрезвляло сознание, возвращало к реальности. Гермиона даже не почувствовала, как по щекам начали скатываться слезы, они больше не обжигали её. Она не заметила, как за мгновение несколько слезинок превратились в настоящую истерику.

Она поджала к себе колени и начала плакать, горько и громко. Последние недели она не позволяла эмоциям взять верх, она находила своё спокойствие в этих вечерах на Астрономической башне, и теперь это спокойствие разрушили.

Гермиона не могла сама себе в голове объяснить, что с ней сейчас происходило. Малфой не сказал ей ничего такого, что могло задеть или обидеть. Впервые за все годы он не сказал ничего ядовитого, но ей и не требовалось. Со слезами исчезли все чары красоты, раскрывая её настоящий внешний вид. За своими слезами она и не заметила, как Малфой дрогнул при взгляде на неё.

Ему хватило только одного взгляда на девушку, чтобы из него выветрился весь огневиски. Даже в кромешной темноте он увидел, во что превратилась Грейнджер, и к горлу подкатило навязчивое чувство тошноты.

Её и без того мешковатый джемпер стал на несколько размеров больше, джинсы перестали обтягивать ноги, а волосы потускнели. Малфой теперь видел перед собой жалкое подобие той зубрилы и всезнайки, которую знал не один год. Её пальцы, обнимающие саму себя, стали в два раза тоньше, а кожа мертвецки бледной. Гриффиндорское маленькое тельце дрожало то ли от холода, то ли от накатившей истерики. Он не знал, что ему делать: попытаться её успокоить или просто уйти.

Он пришёл впервые на Астрономическую башню несколько недель назад и заметил её, заметил, как она применила скрывающие чары. Но ему не было дела. Он молчал и она молчала. Лишь изредка он слышал её тяжелое дыхание. Малфой не пытался с ней заговорить, ему это было не нужно, ему нужно было спокойствие. И вот сейчас она пронеслась ураганом своими слезами по этому спокойствию.

Что-то глубоко внутри подсказывало Малфою, что ему стоит попытаться успокоить её, заговорить с ней, но он ушел. Просто молча, ушел.

***

— Мама, папа! Нам нужно бежать! Нужно бежать! — Гермиона кричала, хватая своих родителей за руки.

— Не так быстро, грязнокровка! Авада Кедавра! — обезумевший голос Лестрейндж раздался где-то за спиной гриффиндорки.

Зеленый луч, вырвавшийся из палочки Беллы, и перед Гермионой два бездыханных тела…

Она снова проснулась от собственных криков. Тело било крупной дрожью, а волосы прилипли к влажным щекам. Это был очередной кошмар. Нащупав в темноте свою волшебную палочку, Гермиона разрушила заглушающие чары и направилась в ванную комнату.

Она снова начала ночевать в гриффиндорской спальне после истерики на Астрономической башне. Тогда Гермиона проплакала до утра, искусав в кровь губы и расцарапав себе руки. Прошло несколько дней, а кровавые ссадины до сих пор украшали её предплечья. Но убирать их Гермионе не хотелось, пока болели они — не болела душа.

Эта мысль глубоко засела в голове девушки. К ней пришло осознание, что физические увечья отвлекают её от душевных. Это было так глупо, что ей показалось, что она начала сходить с ума. Калечить себя, чтобы перестать плакать.

Гермиона крепче сжала древко в своей руке и направила его себе в область солнечного сплетения.

— Эверте Статум.

В этот момент девушку с силой откинуло в сторону зеркал. Зеркала с раскатистым шумом разбились, впиваясь мелкими осколками в ее кожу. На белой ночной рубашке начали проявляться темно-красные подтеки, а кровавые струйки начали вытекать из-под тела. Гермиона была не в силах пошевелиться, наслаждаясь каждым мгновением. Десятки осколков резали её плоть, оставляя раны на бледном теле. Оглушающая терпкая боль разносилась по телу, оставляя металлический привкус крови на губах. На лице Гермионы появилась слабая ухмылка. Не найдя в себе сил привстать, она рухнула всем телом в осколки, упиваясь этой болью.

Краем глаз она заметила, как в ванную ворвалось несколько ее соседок, но сознание уже покидало ее. Она проваливалась в темноту, но та больше не пугала, а дарила какое-то умиротворение, уют и спокойствие. Гермиона перестала ощущать это спокойствия без Малфоя. Казалось, что в тот вечер, когда он ушел, то он забрал его с собой. Спорить со своими мыслями ей не хотелось, она приняла то, что Малфой стал её тихой гаванью, как бы абсурдно это не звучало. Человек, отравляющий жизнь на протяжении многих лет, подарил ей желанное спокойствие, сам того и не подозревая.

Гарри, Рон, Джинни. Каждый из них считал, что вылечиться от Войны можно только с помощью любви, дружбы и семьи. Но Гермиона не поддавалась традиционным методам лечения, её не исцеляла светлая магия этих чувств. Война высосала из девушки весь свет, отрезала от привычных ценностей, всучив ей вместо этого померкший душевный мир. Глубоко в ней начало прорастать желание к чему-то темному, неизведанному. Гермиона перестала верить в силы света и добра, они не давали ей ответа ни на один вопрос.