Шанс на жизнь. Как современная медицина спасает еще не рожденных и новорожденных

В сущности, идея открытой операции на плоде – разрезании матки, проведения операции и закрытия матки вновь – не была такой уж новой. В качестве эксперимента такие процедуры уже проводились на животных в 1960–1970-х годах. В начале 60-х также предпринимались первые попытки провести их на людях: в Нью-Йорке и Пуэрто-Рико (6). В этих злополучных операциях врачи пробовали сделать переливание крови ребенку, что включало в себя рискованную операцию на брюшной полости матери: открытие матки, переливание крови напрямую плоду и закрытие матки. В эпоху без аппаратов УЗИ, когда хирург не мог видеть происходящее, результаты таких вмешательств были неутешительными. С тех пор никто не решался совершить что-то подобное (7).

Но Харрисон, будучи врачом, видевшим новорожденных, которым было уже слишком поздно чем-то помогать (8), поверил, что такие операции возможны. Майкл Харрисон так и остается для меня довольно таинственной фигурой. Я много раз запрашивала разрешение на интервью с ним, но ни разу не получила ответа. Люди, знавшие его, сказали, что я его и не получу, потому что доктор Харрисон, ныне мужчина за 70, уже с внуками, не только ушел из данной области медицины (чтобы изучать работу магнитов в хирургии), но и не желал иметь никаких контактов с журналистами (9). Об этом я уже знала, когда прочла его невероятные учебные пособия.

С самого начала Харрисон исключил прессу из своих лабораторий и операционных, понимая, что его работа может стать (и стала) сенсацией.

Ему хотелось сосредоточиться на нуждах семей, а не на том, чтобы удовлетворять интерес прессы к своим «невероятным» операциям (10).

Харрисон был увлеченным индивидуалистом. Когда другой эксперт в фетальной медицине, английский врач греческого происхождения Кипрос Николаидис, заговорил со мной о своей последней встрече в бургерной с Майклом Харрисоном (которому тогда было около семидесяти), его лицо смягчилось.

– Когда я его увидел, мне стало грустно. Этот когда-то переполненный энергией мужчина теперь ходил так медленно. А потом он сел за столик, открыл рот, и, – Николаидис щелкнул пальцами, – я сказал себе: «Ему снова двадцать два».

– Вы имеете в виду, в душе, по тому, как он мыслит? – спросила я.

– Да! – просиял Николаидис. – Этот парень – сумасшедший. Он гений.

Харрисон собрал команду, в которую вошел его протеже, Скотт Адзик – молодой практикующий детский хирург на десять лет младше Харрисона (в те годы он числился научным сотрудником). Туда же вошла и крайне сообразительная детская медсестра по имени Лори Хауэлл. Вместе они собирались убедить весь мир (и себя заодно) в том, что фетальная медицина сможет спасать детей. Когда Харрисон, Адзик и Хауэлл представили свою идею на медицинской конференции, их практически подняли на смех.

– Мы столкнулись с огромной волной скепсиса, огромной, – позже вспоминал Адзик. – Спускаясь со сцены, мы думали, что сошли с ума… Но, – прищурившись, он предельно серьезно посмотрел на меня, – мы никогда не были сумасшедшими (11).

Команда проводила эксперименты над множеством беременных овец и обезьян, решая проблемы по мере их поступления(12). Границ не существовало (13). Основная проблема заключалась в том, что требовалось открыть и закрыть матку. Операция очень напоминает кесарево сечение, но в течение беременности (в отличие от периода прямо перед родами) матка толстая, упругая и опутана множеством кровеносных сосудов. Когда ее закрываешь, похоже, будто пытаешься залатать шарик с водой, не допустив протечек (14). Подходящие хирургические скобы, найденные врачами, были похожи на внутриматочную спираль – контрацептив, предотвращающий возможность нежелательной беременности, – и степлер должен был быстро прорезать стенки матки, выстреливать абсорбирующими скобами и перекрывать большие кровеносные сосуды (15).

Неудачи по численности превзошли успешные попытки. Несмотря на это, врачи осторожно, в отдельных случаях, где не оставалось надежд, начали проводить операции на людях. Они всегда честно объясняли семьям, что сделать смогут, а чего – нет, на что надеются и чего опасаются.

Первая экспериментальная операция на плоде состоялась в 1981 году. У ребенка обнаружили непроходимость мочевыводящих путей. Звучало не слишком страшно, но этот дефект разрушал почки плода, отчего после рождения малыш мог всю жизнь провести подключенным к аппарату «искусственная почка»; легкие плода тоже могли быть под угрозой, их недоразвитие угрожало смертью (16). Необходимо было убрать закупорку мочевого пузыря – операция выглядела максимально понятно, так почему было не сделать ее и не спасти того, кто еще толком не начал жить?