Рю де Стейнкерк поднимается под неожиданно крутым углом. Но туристов этим не испугаешь. Плотная толпа устремляется вверх. Больше десяти миллионов человек поднимается в год на Монмартрский холм, к базилике Сакре-Кёр – почти столько народу живет в целой Бельгии. Улица кончается, и толпа растекается по площади Святого Петра. Легкий ветерок играет черными как вороново крыло волосами парижанок, а вечно крутящаяся карусель кажется материализовавшейся картинкой из волшебной страны глянцевых почтовых открыток. Стоит повернуть голову, поглядеть на базилику – и открытка готова. Осталось добавить запах горячих вафель, крики детей и стаю жирных, уродливых голубей. Мечта и реальность протягивают друг другу руки. Сияющий Сакре-Кёр высится над нами, словно предлагая жертвам франко-германской войны и Коммуны заключить мир. Не всем нравится сходство церкви с гигантской меренгой. «Пятном на лбу Парижа» называл его Эмиль Золя. И все-таки я хочу подняться наверх не только для того, чтобы полюбоваться панорамой.
Я иду в обход, сперва по улице Ронсар, потом сворачиваю на улицу Мориса Утрилло. Здесь поспокойнее. Лестницы здесь – просто улицы, а не туристский променад. Лестницы – для тех, кто достаточно силен, чтобы подниматься пешком. На верхних ступенях лестницы, по которой я только начал подниматься, я вижу молодую женщину. Старик, поднимающийся рядом со мной, вытаскивает из кармана огромный белый платок – промокнуть пот со лба. Кажется, я его где-то видел. Сразу вспоминается песня Азнавура: «Я расскажу тебе о временах, которых молодежь и знать не может». Вот он выходит на сцену, неторопливо приближается к микрофону. Все это игра, стоит только заметить огонь, горящий в его глазах. Он вытаскивает такой же белоснежный платок, как тот, что вынимал из кармана старик, который уже успел уйти вперед. Потому что я остановился, когда вспомнил песню Азнавура.
Из окошка выглядывает девочка с сигаретой в руке. Слышно, как кто-то играет на пианино. Больше ста лет назад здесь прогуливался сын польских эмигрантов Гийом Аполлинер. А до него – Пьер-Огюст Ренуар. Эти лестницы видели множество амбициозных юношей, подслушивали их мечты.
В песне «Богема» (
«В кафе рядом с домом мы были из тех, кто ждал славы». Свои работы они использовали как кредитные карточки:
«Когда в каком-то бистро / За горячий обед / Мы платили холстом. / Мы читали стихи (…) позабыв о зиме».
Какой художник не узнает себя в этой песне?
Начиная с 1965 года наш неутомимый шансонье непременно вставляет эту песню в каждый концерт. Фаны знают об этом, и зал, замерев, с нетерпением ждет, когда он достанет из кармана белоснежный платок и сделает вид, что оттирает краску с ладоней – потому что сейчас, именно сейчас прозвучит «Богема». На словах «ты, что позировала нагой» Азнавур поддернет повыше правый рукав и, держа в руке воображаемую кисть, начнет рисовать в воздухе портрет дамы. Точные жесты отражают бессонные ночи, к концу которые очертания грудей и бедер приобретают идеальную форму. Утром «усталый, но счастливый» художник спускается в кафе, чтобы выпить
На всех видеозаписях за последние 50 лет запечатлены одинаковые сцены. Азнавур, обладатель твердой руки и сильного голоса, словно пытается остановить время. «Богема» кончилась, художники живут теперь совсем другой жизнью. Певец возвращается после концерта в свою квартиру на Монмартре, но его старая улица сделалась неузнаваемой.
«Ничего не осталось от прошлого». Только печаль. Когда восьмидесятипятилетний Азнавур в 2009 году произносил слова «мы были молоды», лицо его на миг затуманилось. Он швыряет на пол платок уже не с той яростью, как 48 лет назад, но с гораздо большим отвращением, и удаляется со сцены. Музыка ускоряется, достигает своего апогея, зал взрывается аплодисментами… И вдруг, непонятно откуда, в поле зрения нацеленной на платок камеры появляется женская рука, которая его забирает. На просторах Интернета кочует множество рассказов «счастливчиков», ухитрившихся в последнюю секунду подхватить платок Азнавура. «Мы были молоды, мы были безумны. Ах, богема, богема».
«Как эти лестницы круты, как долог путь на холм»
Говорят: если мужчина, поднимаясь по лестнице, сердится, он добирается до верха с явными признаками эрекции. Взбираясь по ступеням, я жутко сердился, но почувствовал лишь тоску по временам, которых не застал.