Шансы есть…

Все неохотно с ним согласились, но война так или иначе все подпортила – ну, или Тедди казалось. Обществом друг друга они, конечно, наслаждались – отправились на пляж и пообедали в Эдгартауне, прогулялись по Участку для лагерных встреч[51] в Оук-Блаффс, воображая тот день, когда все они смогут вложиться в какой-нибудь пряничный домик поблизости. Вечерних новостей они тщательно избегали и поддерживали легкую беседу, но Вьетнам, казалось, нависал над каждой их паузой. Если только Тедди не ошибся, Микки добавил силы и вращающего момента удару, сбившему с ног Мейсона Троера. А если это правда, то уродливо распухшая рука Мики – не что иное, как еще одно проявление этого злополучного конфликта, верно? Травма, полученная в мелкой стычке посреди ни много ни мало идиллического Чилмарка, придала четкости призраку гораздо большего, а то и смертельного ранения в настоящей зоне боевых действий. Пусть и не хотелось ему это признавать – даже самому себе, – но, быть может, война в тот день и Джейси вытолкнула из объятий ее воинствующего жениха к Тедди.

Они немного посидели тихо, пока Мики не спросил:

– Вы с Джейси?

Тедди немедля подурнело. Но если спрашивает, подумал он, чего б ему и не сказать? Какая теперь-то уж разница?

Но нет, Мики, очевидно, думал о чем-то другом.

– Вам обоим нужно с Линкольна пример брать, – продолжал он. – Что б я ни решил, что б ни случилось в результате этого моего решения, отвечаю я, а не вы. Он-то это понял. А вы двое – нет.

– А как же тогда “один за всех и все за одного”? – Такой вопрос Тедди, разумеется, мог бы задать и самому себе. У Гей-Хед, когда казалось, что Джейси может стать его и только его, он отрекся от этого “все за одного” и глазом не моргнув.

Мики вздохнул.

– Нет никакого “все”. Есть только миллионы “одних”.

Опасаясь, что сокрушительное разочарование после Гей-Хед может вызвать у него очередной припадок, Тедди решил до ужина энергично прогуляться. Разминка приступа не предотвратит, но может его задержать и тем самым позволит ему продержаться весь вечер. Если он проснется посреди ночи весь в поту, можно будет свернуться калачиком и перетерпеть. Знать об этом никому не надо, а к утру худшее минует. И это объяснит то, что Мики назвал его “чудны́м” поведением, когда они вернулись с Гей-Хед. Но пока он топал по плавным горкам Чилмарка, настроение у него, и без того паршивое, только ухудшилось. Он сознавал, что все эти выходные были ошибкой – опрометчивой попыткой сохранить то, что все уже потеряли. Ясно, что дружба, послужившая им так хорошо, уже выдохлась. Окончив Минерву, они как-то, сами того не ведая, покончили и друг с другом. А может, говорил он себе, ну и пусть. Вечер хотя б не станет слезливым. В этом смысле спасибо Мики. Он нипочем не позволит прямолинейных провозглашений или неиронических телячьих нежностей. Для него уже одно то, что они собрались вместе единственный раз на последние выходные, – красноречивее всяких слов. Возможно, из-за того, что Тедди родился у пары людей, зарабатывавших на том, что разговаривают, он вообще-то никогда не понимал причудливого мужского убеждения, что молчание лучше чего угодно выражает чувства, – но, может, оно выразит сегодня. “Выдержи вечер”, – скомандовал он самому себе. Вот что главное. А завтра все они сядут на паром и отправятся каждый своей дорогой – и на этом всё. Он не сомневался, что и у остальных на душе так же.

Но, очевидно, нет. Вернувшись с прогулки, Тедди с удивлением обнаружил, что настроение у друзей заметно улучшилось. Линкольн наконец-то вынырнул из своей комнаты и признался в том, что они и без того подозревали: Аните не нравилось, что он был намерен торчать все выходные с ними на острове. Теперь же, когда все почти завершилось, она смягчилась – не только простила его, но и пожелала всем хорошенько провести их последнюю ночь вместе. Просидев час у себя в комнате в одиночестве, Джейси тоже, казалось, приободрилась. Извинилась перед Мики за то, что так стервозно себя вела, и это извинение он принял, обняв ее и пообещав, что руку свою проверит, как только вернется домой. Товарищество их тем самым восстановилось, и Мики велел “Тедомотине” “ради всего святого, поставить, нахер, какую-нибудь настоящую музыку”. Под чем он имел в виду “Криденс”. Все выходные напролет они слушали “Сюзи Кью”, казалось, нескончаемой петлей, соло искаженной гитары Фогерти[52] уже навязло в ушах, но Тедди вновь завел ту же песню, и все взялись за дело. Пока Линкольн разжигал гриль, Мики набивал “И́глу” холодным пивом и, орудуя здоровой рукой, выволок ле́дник на террасу, чтоб им не пришлось бегать взад-вперед к холодильнику. Джейси накрыла стол для пикников, а Тедди распечатал пакет картофельных чипсов и луковый соус, чтоб им всем было что пожевать, пока не подоспеет настоящая еда. В какой-то миг, когда Мики зашел в дом отлить, а Линкольн деловито переворачивал бургеры, Джейси сжала Тедди плечо.

– Попробуй хорошенько развлечься, а? – сказала она. – В наш последний вечер? – И что-то в ее тоне выдало: и для нее это тоже будет тяжелой работой.