Шансы есть…

Что ж, подумал он, этим тогда и объясняется уныние Тедди. Выглядел он виновато, хотя на самом деле у него просто сердце разбито. Неудивительно, что его пришлось уламывать спеть с ними на террасе “Шансы есть”. Его собственные, какими хлипкими бы ни были, только что отменились вовсе, а вот шансы Мики возродились как по волшебству.

– Как бы там ни было, – произнесла Джейси, – тебе нельзя ехать с ним в Канаду.

– Нельзя?

– Об этом не может быть и речи.

– Почему?

– Потому что ты едешь туда со мной.

– Ты был когда-нибудь в Бар-Харборе? – поинтересовалась она два дня спустя.

За час до этого Джейси умолкла, и Мики ощутил, что ей не хочется, чтоб он заполнял это молчание трепом. Возможно, подумал он, ее наконец накрыло серьезностью того, что они делают – сбегают в Канаду без денег и даже толком не спланировав, чем станут заниматься, когда доберутся туда. Он уже ждал, что следующими ее словами будут: “Ладно, разворачивай машину. Дурацкая это мысль”.

Выехав из Вудз-Хоула, они миновали полпобережья Мэна, и Атлантика всегда оставалась у них по правую руку, иногда всего в сотне ярдов, а потом на час или больше исчезала из виду совсем. Когда он заметил, что в Канаду есть дороги и попрямее, она сказала:

– Твои поездки напрямик уже в прошлом.

Это заявление он счел метафорическим, хотя смысл его от него ускользал. Она обещала ответить на вопрос, который он задал ей еще в Вудз-Хоуле (“Что мы делаем?”), равно как и на тучу других, не дававших ему покоя с тех пор (“А не стоит ли позвонить твоим родителям, чтоб не волновались? Разве не нужно сообщить Вансу, что свадьбы не будет? А что делать с Линкольном и Тедди? Почему такая секретность во всем?”). Но все вопросы до единого пока что оставались без ответа. Казалось, что-то не дает ей покоя, но вытянуть из нее удалось лишь, что он все поймет во благовременье.

– Когда б это я успел побывать в Бар-Харборе? – фыркнул в ответ он.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Когда родители тебя с собой в отпуск брали в детстве?

– Мы ездили на озеро.

– Какое озеро?

– Видишь ли, в чем дело, бедненькая богатенькая девочка. В детстве я считал, что существует лишь одно озеро. И мы туда ездили в августе на неделю. Иногда на две, если денег хватало. Там проводили отпуска все, кто жил у нас в районе.

Глядя на него, она прищурилась.

– Значит… когда ездили в отпуск, вы там видели тех же людей, что и весь остальной год? На той улице, где ты живешь?

– “Люди пялятся, – проблеял Мики, – ну и пусть глядят… Я нигде больше на свете не хочу стоять…”[64]

Сколько времени должно пройти, чтобы она поняла, спросил он себя, эту штуку, его жизнь до Минервы, которую он вечно старался объяснить, и ему это никогда не удавалось. Даже Тедди и Линкольн – при том, что ни тот ни другой не купались в деньгах, хоть семья Линкольна и была довольно зажиточна, – казалось, с трудом понимали, почему он так упрямо цеплялся за некоторые представления. Никак не верили, к примеру, когда он по собственной воле предпочел остаться на кухне и драить там кастрюли, когда мог бы стать лицевым и рассекать по столовой. Ну как объяснить им “Акрополь” – забегаловку в Уэст-Хейвене и его первую настоящую работу, ну да, он драил там кастрюли, – где хозяин Нестор платил ему под столом? Всего несколько часов после школы и еще несколько на выходных. Каждый день на длинной сушилке его ждала гора котлов и сковородок – грязная корка засыхала на них с обеда. Следующие два часа он медленно отмывал их по одной, воображая, как будет ощущаться у него на плече ремень “Фендера-Стратокастера”, на который он давно уже положил глаз, а под мозолистыми пальцами – лады на изящном грифе. Сознавая, что родители не одобрят его работу после школы, когда он вроде бы должен заниматься, чтобы оценки были выше, он сказал им, что записался в учебную группу Организации католической молодежи, – а такая ложь, предполагал он, на небо его не протащит. Но тогда еще старик с подозрением относился ко всему, что вылетало из уст сына, и однажды, закончив работу в кухне, Мики обнаружил Майкла-старшего у стойки заведения – тот ел чизкейк. Показал на пустовавший табурет рядом, и Мики примостился на нем.

– Газировки хочешь? – спросил отец. – Какой-то ты весь потный. – Когда принесли колу, отец спросил: – Ну и ради чего все это?

– Ради гитары, – признался Мики.

– У тебя же есть гитара.

– Эта лучше.

Глаза отца сузились. Опасная почва.

– Та, что мы тебе подарили на Рождество, недостаточно хороша тебе? (Немарочная “НуТоун”[65] с гнутым грифом и торчащими ладами, она жужжала и гавкала.)

– Считай ее… инструментом, – пояснил Мики, довольный тем, что нащупал аналогию, которую его старик в состоянии понять. “Любой мастак под стать своему инструменту” было одним из его любимых присловий.

– Ладно, – произнес отец, как бы не против пока что и уступить, – только тут вот еще что.

– Что тут еще?

– Ты солгал матери.