Шансы. Том 1

Кем была эта странная, невесть откуда взявшаяся опустившаяся в нужде женщина с ввалившимися глазами и начавшими редеть волосами? После уничтожившего дом пожара дела у Эллы не пошли лучше. Проститутка с уродливым телом и обезображенным лицом — кому она нужна? Какое-то время она еще умудрялась держаться на плаву, но очень скоро уже ей пришлось заняться мелким воровством, чтобы раздобыть хоть какие-то деньги на наркотики. Настоящим спасением какое-то время был Лерой. Он рос здоровым и сильным, поэтому однажды Элла забрала его из школы и заставила работать на себя. К двенадцати годам он научился содержать и ее и себя. Элла целыми днями валялась в трансе в единственной комнате крошечной квартирки, которую они снимали, а Лерой добывал где-то деньги. Так продолжалось до его восемнадцатилетия, после которого он взял и просто исчез. Элла осталась совершенно одна — немощная, больная женщина без единого цента.

Вот тогда-то, впервые за прошедшие годы, она и вспомнила о своей внучке — как ее там? Кэйри? Кэрри? Да, Кэрри. Если Лерой мог на нее работать, то неужели дочка Льюрин не сможет? В конце концов, ведь они все же родственники, разве нет?

И Элла отправилась на поиски.

В Нью-Йорк они прибыли в конце лета 1926 года — тринадцатилетняя девочка и ее бабка. Элла решила, что здесь можно заработать побольше, а потом — черт побери! — ей хотелось пожить в по-настоящему крупном городе, где вокруг столько интересного.

Жизнь в Нью-Йорке началась с отвратительной комнатки и с работы на кухне какого-то ресторана — Кэрри мыла там полы. Выглядела она гораздо взрослее своего возраста: высокая, стройная, с пышной грудью, блестящими черными волосами и ясными глазами.

Согнутая в подкову приступами кашля, Элла была уверена в том, что у Кэрри отличные перспективы, и мытье полов в них никак не вписывается. Нужно только выждать, нужно запастись терпением. Девчонка оказалась трудной… временами даже злой. Казалось бы, ей следовало быть благодарной бабушке за то, что она все-таки разыскала ее. Но нет! Каких трудов стоило вырвать ее из цепких рук той семейки, что решила приглядывать за ней. Они даже полицию вызвали, но Элла быстро утвердилась в своих правах. Кэрри должна пойти с ней. Боже праведный, она как-никак приходится девочке бабушкой, единственным кровным родственником, и этот факт не изменишь никакими доводами в мире.

— Сколько тебе лет? — требовательно спросил шеф-повар, низенький толстяк.

Кэрри, на коленках скоблившая грязный кухонный пол, в тревоге подняла на него глаза.

— Клянусь своей задницей, тебе еще нет шестнадцати. — Он хмыкнул.

Это повторялось изо дня в день. Она уже не менее двадцати раз сказала ему, что ей шестнадцать, но он так и не поверил.

— Ну? — Он плотоядно облизал губы. — Что же мы будем делать?

— Что? — равнодушно переспросила она.

— Что мы будем делать? Когда управляющий узнает, что ты еще совсем девчонка, он вышвырнет твою пухлую черную попку отсюда так быстро, что даже опытная шлюха не успеет за это время взять в рот.

Кэрри не отрывала больше взгляда от пола. Может, он уйдет, если не обращать на него внимания?

— Эй, чернушка, я ведь с тобой разговариваю. — Он склонился над ней. — Я не собираюсь никому ничего говорить — то есть, конечно, если ты будешь поласковее со мною.

Прежде чем она успела двинуться, его жирная лапа скользнула к ней под юбочку.

Кэрри тут же вскочила, сбив при этом ведро, полное мыльной воды.

— Не смейте ко мне прикасаться!

Он попятился от нее, лоснящееся лицо его покраснело.

В этот момент вошел управляющий, тощий человек, представлявший собой полное ничтожество. Цветных он ненавидел. Холодными безжизненными глазами управляющий смотрел на растекшуюся по полу воду.

— Убери все это, — сказал он Кэрри, глядя при этом в стену за ее спиной, — сама она для него не существовала. — А потом убирайся отсюда к черту и не вздумай приходить еще раз.

Толстяк шеф-повар исследовал на кончике мизинца содержимое левой ушной раковины.

— Глупенькая, — проговорил он. — Я бы не стал делать тебе больно.

Она медленно собирала тряпкой воду, не в состоянии поверить тому, во что превратилась ее жизнь. Ей хотелось плакать, но слез не было. Когда женщина, называвшая себя ее бабушкой, пришла, чтобы забрать ее, она плакала столько, что пролитых слез, казалось, хватило бы на долгие годы. А потом был Нью-Йорк — и вместо школы она должна была уродовать свои руки мытьем полов.

— Тебя испортили, — сказала ей бабушка Элла. — Но ничего, моя девочка, я это поправлю. Ты меня слушаешь? Твоя мать все время трудилась. Она наводила порядок в доме, ухаживала за своим братом и наслаждалась этим.

Кэрри ненавидела это. Она ненавидела свою бабку, ненавидела Нью-Йорк, свою работу. Ей хотелось домой, в Филадельфию, к людям, которых она считала своей настоящей семьей.

И вот теперь ее выгнали с работы. Бабушка Элла разразится руганью; больше Кэрри не придется утаивать цент-другой, которые время от времени она подбирала с пола. Нет, это было просто нечестно.