Шантарам

Она была права: вид был исключительный. Паромы, перевозившие туристов на остров Элефанту и доставлявшие их обратно, гордо скользили по волнам. Сотни более мелких судов зарывались носом в воду и кланялись, как птицы, чистящие перышки, а гигантские грузовозы, прикованные якорями к горизонту, неподвижно маячили вдали, на границе спокойной воды залива. Под высокой каменной аркой Ворот Индии и вокруг нее вились цветные гирлянды туристов.

Лиза сбросила туфли и села на кровать, скрестив ноги. Я примостился на краешке рядом с ней, с интересом разглядывая щербинки в полу. Мы молчали, слушая звуки, доносившиеся в комнату с морским ветерком. Занавески вздымались, как паруса, и в следующий момент с легким шуршанием опадали. Затем она сделала глубокий вдох и произнесла:

— Я считаю, что ты должен жить со мной.

— Хм… Это…

— Пожалуйста, выслушай меня! — прервала она меня, подняв ладони.

— Я просто не думаю…

— Ну пожалуйста!

— О’кей, — улыбнулся я, устраиваясь на кровати более основательно и прислонившись к спинке.

— Я нашла неплохую квартиру. В Тардео. Я знаю, ты любишь Тардео. Я тоже люблю. И я уверена, что квартира тебе понравится, потому что мы оба любим такое жилье. И вообще, Лин, я хочу сказать, что нам с тобой нравятся одни и те вещи. У нас много общего. Мы оба отказались от наркоты. А это не хрен собачий, ты сам знаешь. Это немногим удается. Но у нас с тобой это получилось — и у тебя, и у меня — и это потому, что мы с тобой похожи. Нам с тобой будет хорошо, Лин. Мы будем… хорошо жить.

— Видишь ли, Лиза… я не могу утверждать, что бросил наркотики.

— Ты бросил, Лин.

— Я не уверен, что никогда больше не притронусь к ним.

— Но тем более важно, чтобы кто-то был рядом, как ты не понимаешь? — умоляюще произнесла она, чуть не плача. — Я удержу тебя от них. Насчет себя я уверена, я их ненавижу. Если мы будем вместе, то будем присматривать друг за другом, вместе работать в Болливуде, вместе отдыхать.

— Понимаешь, есть обстоятельства…

— Если ты беспокоишься насчет австралийской полиции, то мы можем уехать куда-нибудь, где они тебя не найдут.

— Кто сказал тебе об этом? — спросил я, сохраняя непроницаемое выражение лица.

— Карла, — ответила она спокойно. — И тогда же она наказала мне заботиться о тебе.

— Карла велела тебе заботиться обо мне?

— Да.

— Когда?

— Давно уже. Я спросила ее как-то насчет тебя — как она к тебе относится и каковы ее планы в отношении тебя.

— Почему?

— Что «почему»?

— Почему ты спросила об этом? — произнес я медленно, накрыв ее руку своей.

— Потому что я влюбилась в тебя, дурак! — объяснила она, встретившись со мной взглядом и тут же отведя его. — Я и с Абдуллой-то сблизилась только для того, чтобы заставить тебя ревновать или, по крайней мере, заинтересоваться мной. И потом, он был твоим другом, и так я могла чаще видеться с тобой.

— О господи! — вздохнул я. — Прости меня, Лиза.

— Ты имеешь в виду Карлу? — спросила она, наблюдая за тем, как трепещут на ветру занавески. — Ты все еще влюблен в нее?

— Нет.

— Но все еще любишь.

— Да.

— А… как насчет меня?

Я не ответил ей, потому что не хотел, чтобы она знала правду. Я и сам не хотел знать ее. Тишина сгущалась и разбухала, я уже кожей ощущал, как она наваливается на меня.

— У меня есть друг, скульптор, — сказала она наконец. — Его зовут Джейсон. Ты знаешь его?

— Нет, не помню, чтобы мы встречались.

— Он англичанин, и у него типично английский взгляд на вещи, не такой, как у нас — американцев, я имею в виду. У него большая студия в Джуху. Я иногда бываю там.

Она опять замолчала. Мы сидели, погружаясь поочередно то в прохладу, доносившуюся с морским бризом, то в жару, поднимавшуюся с улицы. Ее взгляд обволакивал меня, как краска стыда. Я смотрел на наши руки, сцепленные на постели.

— Когда я была у него в последний раз, он разрабатывал новую идею, которая пришла ему в голову. Он заполнял гипсом пустую упаковку — ну, знаешь, пузырчатый целлофан, в котором продают игрушки, или такие штуковины из пенопласта, которыми обкладывают телевизоры. Он называет эти емкости негативным пространством и использует их в качестве формы для своих скульптур. У него уже сотни таких скульптур, изготовленных с помощью коробок для яиц, целлофановых упаковок для зубных щеток, наушников и тому подобного…

Я посмотрел на нее. В небесах ее глаз собирались маленькие грозы. Было видно, как губы формируют ее тайные мысли, готовясь высказать сокровенную правду.

— Я ходила по его студии, осматривая все эти белые скульптуры, и думала о том, что и сама я — такое же негативное пространство. Всегда была, всю свою жизнь. Всегда была формой, ожидавшей, что меня наполнит кто-нибудь или что-нибудь, какое-нибудь реальное чувство, которое придаст смысл моей жизни…