Шантаж

«Мадам, однажды мартовским вечером кто-то толкнул вас и вырвал сумочку. Это был я. В тот вечер любимая мной девушка была голодна, вот так. Я больше не люблю ее. Но в этой сумочке еще был бумажник, а в нем письмо из Токио, автор которого мне омерзителен. Его немного подразнили. Это сделал я. В июле к вам заходил человек под предлогом опроса общественного мнения. Это тоже был я. Мне понравились ваши ответы. Мне понравилось ваше лицо, мне понравился ваш взгляд. У вас был печальный, усталый, расстроенный вид, но вы тем не менее приняли меня.

В августе один человек пришел к вам отдать письмо. Это снова был я. Взамен я хотел получить только одно обещание: безнаказанность за кражу сумочки. Дело в том, что у меня есть мать, и я не хочу, чтобы она увидела меня в тюрьме. Но вы вызвали вашего друга полицейского, и я сбежал.

Теперь я за пределами Франции и намереваюсь вернуться. Я предлагаю сделку: вам — письмо, мне — свободу! Если вы скажете «да», я поверю. Если «нет» — прости-прощай!

Я позвоню вам в среду в шесть вечера, чтобы узнать ответ. Если не застану вас дома, буду звонить в то же время каждый день».

В постскриптуме Пьер добавил: «Я вам верну эти пять тысяч франков, непременно верну».

— Ты, конечно, в курсе, — сказала она Кастору.

— Конечно. Все именно так, как я думал, мелкий жулик — анархист, который пытается еще читать мораль.

— Скорее мальчишка, натворивший глупостей. Я припоминаю его… Мальчишка, которого наказывали, запирая в шкаф.

— Меня тоже запирали в шкаф. Но я, как видишь, не стал ни вором, ни шантажистом.

— Так ты принимаешь его условия?

— Разумеется, принимаю!

— Ты даешь слово, что с этим парнем ничего не случится?

— Это уж дело министра внутренних дел. Я командую армией, а не полицией.

Он вышел в парк, чтобы посмотреть на Майка. Теперь партнеры учили того бить по мячу ногой.

— Значит, когда все уладится, я его больше не увижу? — спросил он.

— Увидишь, когда он вырастет и если он сам того пожелает. В тот день, — засмеялась Клер, — тебя будут ждать великие радости!

— Ты жестока. Прежде ты не была такой жестокой.

Подкатила машина Поллукса, и Клер удержалась от ответа, который едва не сорвался у нее с губ.

Было решено, что Клер вернется на улицу Гренель, чтобы ответить на звонок молодого человека, что она назначит ему свидание у себя, что пообещает ему прощение. Поллукс дал слово.

Он стал было выговаривать право посадить двух своих людей на кухне, чтобы в случае чего обезопасить Клер. Но она отказалась — риска, по ее мнению, не было.

— Позвольте, по крайней мере, быть там мне самому.

Она позволила. Он предложил подвезти ее и Майка в Париж.

— Что ты будешь делать с Майком в такую жару в Париже? — спросил Кастор. — Дай ему поиграть тут. Шофер отвезет его вечером.

Это предложение Клер отклонила.

— Тогда останься с ним.

Она была в нерешительности. Сделать ему такой подарок? Чтобы он пробыл еще несколько часов с Майком? В конце концов она сказала:

— Если хочешь…

После обеда она объяснила Майку, что они свободны.

— Ты получил выкуп? — спросил тот у Кастора.

— Пока нет. Но получу.

— Его внесет мой отец?

— Да, — ответила Клер. — Твой отец.

— Как зовут твоего отца? — спросил Кастор.

— Это секрет.

Майк встал, сказал, что пойдет посмотреть, хорошо ли пообедал Красавчик.

— Тяжелый получился выкуп, — сказал Кастор. — Никогда бы не подумал.

— Через неделю ты все забудешь, — ответила Клер.

Он спросил, куда она собирается на следующей неделе, увидит ли он ее в сентябре, действительно ли она решила перебраться в США? Он признался, что там есть прекрасные университеты, что надо бы выбрать для Майка самый лучший, что, если Клер согласна, он будет платить за учебу.

— Может быть, я попрошу тебя об этом, — ответила она. — Там действительно дорого… Пока я как-то выпутываюсь.

Он захотел узнать, кто такие Гофманы, за кого они голосуют, как Клер познакомилась с Жюли, что у них за дом в Коннектикуте…

Кастор играл с Майком в шахматы, когда пришло время ехать.

Клер наблюдала за ними. Ее охватило смутное волнение. Ей вдруг захотелось сказать Кастору, что она обязана ему и худшим, и лучшим, двумя-тремя прекрасными минутами, каких у нее уже наверняка в жизни не будет, что…

Но сдержалась, подумав, что для Кастора она теперь только мать Майка.

Он проводил их. Когда машина исчезла, Кастор вернулся в пустой салон, постоял неподвижно, затем ударил тростью по шахматной доске — фигуры посыпались в разные стороны.

Час спустя президентский самолет доставил его в Париж.

Вечером, около восьми, Эрбер постучал в комнату Пьера. Горничная сказала, что тот вышел. В течение двух дней Пьер был неузнаваем, говорил, что снимет шале в горах, чтобы там спокойно завершить работу, после чего поедет на несколько дней в Англию, хотя ужасно говорит по-английски. Может быть, Эрбер съездит с ним? Извинился за свою несдержанность, и, когда Эрбер пришел с Гёльдерлином, купленным за баснословную цену, сказал:

— Вы по-своему уникальны…

И весь вечер читал ему «гимны», и они долго спорили относительно символического характера реки в творчестве поэта, не переставая искать строчку трата-тата и «разорвал озеро».