Шантаж

И тут Пал Палыч понял, кого не прочь повидать. Кудряшова. Крепенького, пышущего здоровьем и оптимизмом Кудряшова. Потому что встреча у газетного киоска взбаламутила воспоминания полугодовой примерно давности. Тогда Знаменский заканчивал дело о хищениях в ресторане «Ангара». Кудряшов работал там зав производством, а в кондитерском цеху (приносившем львиную долю доходов) заправляла Маслова. Молодая, очень хорошенькая — тогда, — обожавшая двух дочек и слепо боготворившая мужа. Душу Пал Палыча она тронула тем, как с искренним стыдом и слезами рассказывала о махинациях в ресторане. Не хватило ей характера устоять перед Кудряшовым, соблазнявшим легкими деньгами. Так жаждалось порадовать своего ненаглядного обновкой, купить ему машину, вкусно накормить-напоить…

И тот принимал как должное сыпавшиеся с неба дубленки и золотые портсигары, за особым столиком (и, разумеется, бесплатно) обедал в «Ангаре», посещал курсы, готовясь сесть за руль. Круглый год загорелый, пахнувший импортным одеколоном и свежим бельем. Самодовольный и самовлюбленный. Он умудрялся чувствовать себя честным, порядочным, занимался какими-то научными изысканиями и не желал опускаться до житейской прозы, до цены на какой-нибудь там кожаный пиджак.

А когда грянуло следствие — о, гром средь ясного неба! о, позор! — занял «твердую гражданскую позицию», то бишь принялся обеими руками открещиваться от жены. Чуть не довел ее до самоубийства.

Знаменский не верил его наивности, непрактичности, считал попросту котом и, словом, терпеть не мог. Пригрозил, что поломает ему всю научную карьеру, коли тот не примирится с женой, не даст ей надежды после срока вернуться в семью, к нему, к детям…

Вот с этим-то красавцем и свело его нынче утром желание обзавестись свежей газеткой. Почти прежний кот, только пахнул значительно дешевле. Мужественно смотря следователю в лицо — чуть ниже глаз, — он отрапортовал о своей поездке в колонию: первое свидание с женой после суда. О ней Пал Палыч услыхал что-то невнятное и вскользь, зато получил полный обзор переживаний самого Маслова, «травмирующих психику культурного человека». «Уродливо… угнетающе… нравственная духота… я прямо потрясен… в поезде грязь… я же человек брезгливый…»

«Ну, еще бы! Ты любишь красиво и уютно. А она как, небось, готовилась, прихорашивалась. Как ждала. Бедняга. И сердце неважное».

— Будя сопли разводить! — оборвал Знаменский с несвойственной грубостью. — Вы, пардон… переспали с Ириной Сергеевной? Или проявили культурную брезгливость?

Маслов ошарашено заморгал, даже скулы закраснелись. После паузы стал давиться словами:

— Нет… то есть да… в смысле, я старался не проявлять… Но я поражен вашим…

— На здоровье, — буркнул Пал Палыч и пошел своей дорогой.

А потом, препровождая казенное время, сидел на диване и ворошил прошлое. «На суде она была уже с седыми висками. В тридцать четыре года… Все ли я тогда сделал? А что тут вообще поделаешь?.. Домогаюсь склеить, а черепки друг к другу не прилегают и клей никудышный».

Почему-то некоторые судьбы сидят в печенках годами. То ли судьбы такие горемычные, то ли печенки дурацкие.

2

На то, чтобы увидеться с Кудряшовым, имелась законная юридическая зацепка. Знаменский, любитель дотошно доводить все до конца («до тошноты» — как шипел порой Томин), выделил часть «Ангарских» материалов в отдельное производство, да руки не доходили заняться.

Утренняя встреча дала толчок. Пал Палыч скоренько составил надлежащую бумажку и отправился доложиться начальнику отдела Скопину.

Тот вздохнул (работы по всем линиям невпроворот), помолчал (укоризна), но отпустил его «смотаться» на денек туда, где пребывал ныне осужденный — ударение на «у», это профессионализм, как, к примеру, «добыча» у шахтеров. Скопин ценил Знаменского, примерно понимал его внутреннее устройство и не стал ни о чем допытываться. Раз просится «в отрыв» — значит, приспичило.

…Вагон попался сносный, двое попутчиков тоже. Потолковали меж собой о политике, женщинах и собаках (о последних — уважительно). Под конец, правда, загомонили громче приличного: когда «душа с душою говорит», где бы найти третью. Но, не найдя (Знаменский соблюдал следственное правило не пить с посторонними), взгромоздили пожитки на пустую полку и полегли спать.