Шантаж

Тигриной своей походкой он преодолел коридор, на ходу изображая казенную деловитость и занятость:

— Прошу прощения, что беспокою. Из МУРа, — и мельком из руки показал удостоверение. — Мне надо кое-что узнать о Миркине, которого мы арестовали. Разумеется, все останется между нами.

Прахова пристально и с удовольствием рассматривала гостя. Облик его до мелочей соответствовал портрету, нарисованному Токаревым.

— Ну что ж, если вы гарантируете секретность… Прошу.

Вошли.

— Старые люди — старые вещи, — пояснила она, видя, как забегали глаза Приезжего. — Настя, милая, передвинь ширму.

Вдобавок ко всему, что и так поразило Приезжего дворцовой, по его мнению, роскошью, в обозримое пространство был включен сияющий рояль, завершивший обстановку парадной гостиной.

Разумеется, Приезжему доводилось лицезреть не только приисковые халупы или стандартные новостройки. Случалось, заносила его судьба и в богатейшие дома, где интерьер во всеуслышание кричал, что госбанком тут попросту подтираются. Но то были интерьеры «иного поколения», интерьеры-выскочки. У Праховой же овеяло его душу чем-то невиданным, музейно-ностальгическим.

Смешения антикварных стилей (от трех мужей) он не уловил. Ему и в голову не пришло, что окружающее похоже на безграмотную декорацию, перегруженную реквизитом.

Как деревенский мальчишка в барских покоях, взирал он на круглый стол черного дерева, упиравшийся в пол львиными лапами, а в центре увенчанный лампой, ножку которой обвивал бронзовый (львиный же, вероятно) хвост. Вокруг стола парковались такие же черномазые кресла и тоже на лапах и обитые лиловой материей, названия которой Приезжий не придумал бы и под пыткой (да может, оно уже и утрачено в век синтетики).

А по периметру гостиной, выгороженной из странной этой комнаты-зала, хороводились комоды с резьбой; шкафы, в дверцы которых ловко были всобачены из дерева другого цвета сцены то ли придворной, то ли рыцарской жизни; хрупкие этажерки, выдерживавшие однако вес лаковых шкатулок, фарфоровых и хрустальных ваз.

А потолок — мать честная! — где-то прямо в поднебесье, и на нем балуются голозадые с крылышками амурчики, не сильно даже и закопченные.

— Так жили когда-то все культурные и обеспеченные люди, — улыбнулась Прахова, довольная произведенным впечатлением.

Приезжий спохватился, что выбивается из роли:

— Нас интересуют друзья и близкие знакомые Миркина. Вы, наверное, много бываете дома, видели, кто приходил…

— Присаживайтесь, молодой человек. Думаю, разговор будет длинный.

— Мерси, — поддавшись салонной обстановке, поблагодарил он, несколько озадаченный тоном превосходства, который взяла старуха. — Однако обстоятельства заставляют, знаете ли, спешить.

— Не спешите, голубчик, в вашем деле спешка не всегда уместна… Не могу сказать, что определенно ждала подобного визита, но я вам рада.

— Очень приятно. — Приезжий достал блокнот и карандаш. — Какие у вас были отношения с Миркиным?

— Самые отличные. Он вырос у меня на глазах.

— Значит, вы в курсе, кто его друзья и прочее? Не было, к примеру, зубных врачей или техников?

— Насколько догадываюсь, вас интересуют люди, покупавшие у Бориса золото.

— Вы их знаете?!

— Ах, как вы торопитесь, как торопитесь!

Приезжий положил карандаш и, отключившись от амуров и львиных лап, приказал себе мобилизоваться. И, во-первых, действительно не гнать лошадей. Это не экспертша. Старуха мягко стелет, но какая-то она… взор орлиный, лишнего слова не вытянешь… кремень-старуха, и нечем ее взять за горло — кроме как рукой. Но тогда надо учитывать Настю: маячит где-то поблизости. Не расставаясь с половой щеткой.

А во-вторых, держать в уме то, что на минуту-две вытеснили здешние неожиданные красоты: и старуху и Настю наверняка уже расспрашивали о связях Миркина. Правда, Чистодел клялся, что те Бориса не выдадут, он, дескать, имел к ним доверие. (Но по той же причине он и Приезжего отговаривал соваться к Праховой). Надо внести ясность.

— Те сведения, что вы сообщили следствию, надо сказать, недостаточны.

Прахова прижмурилась хитро:

— Вы имеете в виду нашу беседу с Михаилом Константиновичем?

— В частности, — согласился Приезжий, опасаясь, что его берут на пушку.

— Михаил Константинович мне не понравился, — хмыкнула Прахова. — Не располагал к откровенности.

— Очень, очень надеюсь, что мне повезет больше! — в эту фразу Приезжий вложил максимум доступного ему обаяния.

Прахова снова прижмурилась.

— Возможно, — протянула она. — Я всегда предпочитала брюнетов.

«Этак разговор получится длиннее длинного. Может быть, старуха развлекается от нечего делать?»

— В целом вы мне нравитесь, — продолжала Прахова. — И внушаете доверие. Но для полной уверенности… как ваша фамилия?

— Пархоменко. Сергей Сергеевич, — представился Приезжий, начиная внутренне яриться.

— Не покажете ли еще раз свой служебный мандат?

— Мадам, это смешно! — Он достал удостоверение и снова мельком показал его. — Не хотелось беспокоить пожилую женщину, поэтому я пришел сам, но если у вас мания бдительности, вас вызовут на Петровку. И мы поговорим там!

— Нельзя ли поближе, голубчик? — невозмутимо проговорила мадам.