Шанти

Андрус молча поворотил лошадей – сосны хорошо было видно с дороги, до них шагов пятьсот-шестьсот, недалеко. На душе у него было не то что погано – просто помойка какая-то. И ему хотелось выть, как зверю! Андрус уже привык к Урхарду, воспринимал как близкого человека, а кроме того, как встретит весть о гибели Урхарда Беата? Она любит отца. Адана… ее весть о смерти Урхарда просто убьет. И виноват в этом Андрус! Не надо было вообще выпускать Урхарда из фургона, не надо! Сам бы прикончил всех троих и не запыхался бы. А теперь что? Все прахом, все!

Андрус в отчаянии оглянулся на Урхарда, и вдруг ему показалось, что вокруг того возникло свечение. Урхард сейчас светился, как светилось все, куда бы ни падал взгляд Андруса.

Светился фургон – серым, тусклым светом, светилась пролетевшая мимо птичка, светилась земля, а на ней четко высвечивались следы зверей, пробегавших несколько часов назад, а может, и минут.

Урхард светился желтоватым светом, и только над ранами свечение становилось ярко-красным, темнея к центру раны и в самом центре переходя в густую черноту, завихряющуюся будто пылевой смерч.

Андрус бросил поводья, и лошади, отсвечивающие зеленоватым светом, тут же убавили шаг и побрели туда, где много раз – возможно, десятки раз – останавливались, чтобы попить и поесть. У лошадей хорошая память.

Андрус нерешительно протянул руку к Урхарду – ему казалось, что так нужно сделать, – коснулся свечения, почувствовал, как руку начало покалывать, будто он ее отлежал, отдернул ладонь, подумал секунды две и уже обе руки решительно сунул в ореол. Что делать, он не знал. Вернее, чувствовал, что когда-то знал, но… забыл. Воспоминания всплывали из глубин памяти на уровне интуиции, на уровне отголосков настоящих знаний. Все, что вспомнилось, нужно сунуть руки в это свечение и пожелать, чтобы чернота ушла.

И он сделал это. Руки заболели, боль стала переходить выше и выше, докатившись до сердца, застучавшего неровно, с перебоями, так что Андрус едва не задохнулся. На плечи навалилась неимоверная тяжесть, будто на них водрузили кучу мешков с крупой. Однако чернота ушла. Урхард теперь светился ровным, желтым светом, и лишь там, где когда-то были раны, светящийся покров был тоньше, чем в других местах, и слегка, едва заметно отдавал красным, тающим в сполохах желтого цвета.

Андрус посмотрел на розового, спящего как младенец купца, попытался улыбнуться, но на него накатила волна дурноты, закружилась голова, и новоявленный лекарь упал на спасенного им больного, потеряв сознание и разбив лоб об острый край ларца с медикаментами, стоявший подле Урхарда.

– Бунт, ваше величество!

Генерал Адрон отсалютовал, его панцирь загудел, как колокол, и Шанти поморщилась. Не человек, а медная статуя! Может, изменить салют? Например, пусть пощелкивают пальцами?! Или подражают звуку вылетающей из бутылки пробки: эдак – чпок! – и отсалютовал императору. И привычнее офицерам: открывание бутылок вина – их любимое занятие… кроме соблазнения чужих жен, конечно.

Шанти стало смешно, и она невольно улыбнулась, чем вызвала недоуменную гримасу на встревоженном лице генерала.

– Я сказал что-то смешное, ваше величество? – обиженно прогудел он, опуская взгляд. – Мне кажется, в бунте нет ничего смешного! Взять дворец они пока что не смогут, но запереть нас здесь – запросто. И не годами же тогда сидеть во дворце, пока толпа черни и мятежные войска грабят страну! Этого и следовало ожидать – страна держалась на страхе, а когда убрали исчадий, бояться стало некого. Не стало сильной власти… простите за откровенность, ваше величество. Вы мне говорили, чтобы я рассказывал вам все как есть, без придворных штучек.

– Гвардейцы нам верны? – задумалась Шанти.

– Не все. Половина ушла к мятежникам, как я и говорил. Офицеры в основном выходцы из дворянских семей, а они как раз во главе мятежа. Рядовые им подчиняются. Рядовым по большому счету все равно, лишь бы жалованье вовремя платили.

– Что происходит в настоящий момент? Что в столице, по другим городам?

– Об этом лучше расскажет начальник тайной стражи. – Генерал вытер мокрый лоб и оглянулся на стул позади себя. – Разрешите, ваше величество?

– Садитесь, Шелес, без церемоний. Сейчас не до того. Шур, что там делается снаружи?

– Снаружи – полнейшее безобразие. – Шур задумался, подбирая слова. – Столица охвачена беспорядками. Грабят все и всех, ломают лавки, дерутся между собой за добычу. Бьют людей с криками: «Лови пособника исчадий!» Мятежники осадили дворец, вся площадь заполнена их бойцами. У нас около тысячи гвардейцев, остальные разбежались или примкнули к мятежникам. По провинциальным городам информации пока нет. Скорее всего там еще спокойно. Обычно все начинается со столицы, как показывает история.

– Я не пойму, кто грабит? Неужели войска мятежников грабят горожан? Откуда их столько взялось в городе? Как они сумели так быстро подготовиться к мятежу?