Шапка Мономаха

— Благодаря усилиям ведомства господина Новикова и организационной работе канцлера, — я коротко поклонился Перфильеву, — мы имеем около восьмидесяти тысяч новобранцев. Более-менее обученных солдат, как из старой армии, так и обстрелянных добровольцев, у нас примерно сорок тысяч. По численности пехоты мы значительно превосходим силы Румянцева. У него, насколько нам известно, под рукой сорок пехотных полков. То есть около пятидесяти тысяч пехоты. Но качество этой пехоты, разумеется, гораздо выше, чем у нас. Спора нет.

Я вздохнул и покосился на ехидно ухмыляющегося Суворова.

— По кавалерии у нас тоже перевес. Все запорожские и донские полки либо перешли на нашу сторону, либо дезертировали. Так сказать, заняли нейтральную позицию. Но тем не менее у Румянцева осталось семнадцать регулярных конных полков. Из них девять тяжёлых. В сумме около пятнадцати тысяч. У нас же из тяжелых полков только Уразовский и новый Окский кирасирский. Спасибо Николаю Арнольдовичу. Грамотно использовал трофеи муромского побоища. Жалую тебя чином бригадира по совокупности заслуг.

Ефимовский, довольно улыбаясь, поднялся и поклонился.

— Благодарю, государь.

— В легкой коннице у нас преимущество. От Румянцева к нам перебежало почти пятнадцать тысяч донцов и запорожцев. Башкиры прислали пять тысяч. От калмыков и мишарей еще три. Это к нашим пяти тысячам. Итого сейчас легкой конницы у нас двадцать восемь тысяч. Казалось бы, перевес, — вздохнул я, — но на сторону Екатерины встал Крымский хан. И это сразу тысяч сто конницы.

— Не будет у них столько, — возразил Овчинников и, виновато взглянул на меня. Дескать, извини, что перебил.

Я жестом подбодрил его.

— В шестьдесят девятом году Крым Гирей вывел семьдесят тысяч в набег на Елизаветград. И больше столько за всю войну не выводил.

— Так это только крымских, азовских, буджакских и едичкульских татар он вывел, — внезапно вмешался Суворов, — ногайская и кубанская орда не выступала. А там еще тысяч тридцать. Вот вам и сто!

Суворов осекся, осознав, что невольно подкрепил мою стратегическую оценку противника. То есть сработал на мой авторитет. Я коротко поклонился.

— Спасибо, Александр Васильевич. Тут мы все подходим к самому главному. Крымчаки не только вместе с Румянцевым вышли, они еще и в набег пошли. Воспользовались, нехристи, что царицынская линия сейчас почти не охраняется. Ибо много дончаков ко мне ушло, — я обратился к Овчинникову: — Где уже ногаев заметили?

— Из Балашова и Борисоглебска были гонцы. Но за то время ногаи могли уже до Пензы и Тамбова дойти.

— Я поверить не могу! — воскликнул Новиков. — Неужели Екатерина настолько обезумела, что на русские земли послала этих людоловов. Да как она может после такого вообще думать о короне?! На что она рассчитывает?

Народ, заряженный плохими новостями и экспрессией главного моего журналиста, зашумел. Посыпались проклятья на голову «проклятой немки». Я выждал и постучал по столу ладонью.

— Довольно! Хватит орать.

Народ утих.

— В полках о набеге знают? — спросил я Овчинникова.

— Знают, государь. И неспокойно в полках ныне. Требуют идти на отражение набега. Насилу удержал на местах. Сказал, что ты, Государь, свое слово скажешь сегодня. Ждут его.

— Мы эдак без конницы останемся, ежели все уйдут, — проворчал Подуров.

— А сколько у нас донских всего? Без яицких и запорожских? — уточнил Перфильев.

— Два полных полка. Астраханский Никиты Румяного, там тысяча двести сабель. И Царицынский, Федора Дербетова, там тысяча, но вперемешку с киргизами. В иных полках донских еще тысяча наберется. От Румянцева к тебе, государь, шесть тысяч перешло. Но и прочие тоже рвутся ногаев резать. Ведь и у Яицких много родни с Дона. И мишари с касимовскими татарами под ударом.

Я побарабанил пальцами по столу.

— Сделаем так. Астраханский и Царицинский пополнить донцами и мишарями из иных полков. Подошедших от Румянцева также присоединить к этому отряду. Общее командование всеми донцами поручить Дебетеву. Его уважают и опыта у него достаточно, а Никита молод еще.

— Мало, — буркнул Овчинников, — и десяти тысяч не будет.

— Больше я не могу отдать, иначе совсем кисло нам будет, — вздохнул я. — Надо инородцев поднимать. К Нуралы-хану гонцов срочно вышлем. Указ напишу. Пусть весь его жуз поднимается. Ему зачтется то, как он этот приказ исполнит. Если будет волынку тянуть, казню без жалости. Постарается — награжу по-царски. К калмыкам астраханским тоже гонца. Пусть присоединяются к Нуралы-хану и вместе переправляются через Волгу у Царицына и идут оттуда на север, на перехват набегу. Тысяч десять они обязаны собрать, если не больше.

— Больше, — опять вмешался Суворов, — в начале кампании калмыки семнадцать тысяч выставили.

— Забываете, Александр Васильевич, что в семьдесят первом году половина калмыков с Волги в Джунгарию откочевала. Под руку Китая. Так что прежних контингентов можно уже не ждать. Дай бог, пять тысяч выставят.

Суворов удивленно посмотрел на меня. Видимо, таких деталей он не знал.