Шапка Мономаха

– Господи! Да что тут думать, Николаич! – выступил из-за его спины вдруг Придыхайло. Он неподдельно дрожал от страха и собственной смелости и оттого говорил как-то суетливо, но страстно и горячо. – Живой человек, может, сейчас себя этой жизни лишит, а тебе причину подавай! На что уж ему эта жизнь дана, в горе или в радость, не нам решать. А только не пойдешь ты – пойду я один, а после с тобой и разговаривать не стану, и дружбе меж нами конец!

Лавр понятия не имеет, о чем речь, подумал про себя Базанов. Но он прав, это действительно не имеет никакого значения.

– Ну, вот вам и причина, лучше не скажешь, – делая каменное лицо, чтобы не выдать затаенной радости, произнес генерал Василицкий.

– Лавр, милый мой! А ты верно все говоришь. – Андрей Николаевич вдруг расчувствовался и обнял развоевавшегося приятеля крепко, как смог. – Вот и пойдешь за то со мной. Тоже, небось, твоя тайная мечта – с самим президентом рядом постоять. Только общение наше веселым не будет.

Они все трое отошли назад к грузовику. Василицкий плеснул им из термоса кофе на дорожку. Пытался навязать и бронежилеты, да Базанов решительно отказался. Лавр Галактионович было взял, но, глядя на Базанова, устыдился, тоже вернул генералу его кольчужку.

– Советов вам никаких не дам. Потому что советовать мне нечего, – напутствовал их Василицкий. – Смотрите сами. По обстоятельствам. До забора вас проводят мои люди, чтоб не заплутать. Там вокруг агенты с передатчиками, так вы не пугайтесь. А дальше пойдете одни. Руки вверх поднимете, чтобы Ермолов видел, впрочем, вас он не заподозрит. Ну, с Богом!

Базанов и Лавр Галактионович гуськом пошли по скверной тропинке к поселку. Впереди и позади них шли двое сопровождающих, приданных им генералом, советовали, как лучше ставить ногу, чтобы не поскользнуться, и иногда бережно поддерживали под руку.

Минут через пятнадцать вышли к поселку. Кругом стояли сонные дачи, среди них попадались настоящие дворцы и терема, все за высоченными, капитальными заборами.

Возле одной из дач конвой остановился. Средненький домик, в особенности по сравнению с соседями. В два этажа, второй деревянный. Забор здесь был и не забор вовсе, а стилизованный под старину плетень, прозрачный с обеих сторон, но прочный и укрепленный бетонными столбами. Ворота, небольшие, на одну машину, стояли запертыми наглухо, но рядом имелась и ажурная калитка. Слегка и призывно приоткрытая.

– Дальше вы сами, – сказал старший сопровождающий, и вся группа немедленно растворилась в рядом стоящих сугробах.

Базанов и Лавр Галактионович, подняв предусмотрительно руки вверх, проскользнули через калитку во двор.

Глава 23 Ифигения в Авлиде

Ермолов ничего не мог придумать. К отцу Тимофею даже не подходил, ни сам, ни вызывать преподобного по приказу не хотел. Хотя десантное прошлое бывшего Петьки Оберегова весьма бы пригодилось ему сейчас. Но Ермолов отцу уже не доверял. Если уж Тимофей предался в руки судьбы или провидения Божьего, то помощник из него выйдет – как из курицы птица.

Три дня Ермолов уже влачил существование под зорким оком генерала, но так и не увидел для себя выхода. Уговорить Василицкого он тоже пытался. Даже не погнушался собственной честью, упал на колени перед его всемогуществом. Генерал растрогался, кинулся поднимать, но в намерениях остался непреклонным. Только в очередной раз объяснил Ермолову, почему безжалостно вынужден поступать. Для Ермолова его объяснения, витавшие около небезызвестного фонаря, убедительными быть не могли. Он думал лишь об одном. Любой ценой уберечь Ларочку. Но только думать ему и оставалось. Никаким иллюзиям он не предавался, ясно понимая, что генерал просвечивает даже его интимные визиты в уборную. И Ермолов, не изобретя пороха или велосипеда, решился на единственно возможный отчаянный шаг. Скоро выйдет отпущенное им с дочерью время, и тогда уж генерал заставит его, может, даже с помощью психотропных средств, убить Ларочку, и потому Ермолов мешкать не стал. Он твердо знал одно – без его персоны проклятие не снять, и если не станет Владимира Второго, не выйдет и крошечного шанса на спасение, а главное – не будет уже пользы в Ларочкиной смерти. И еще: давно имея дело с охранными службами, Ермолов понимал, что между записью прослушки и временем ее расшифровки имеется хоть и небольшой, но интервал. Для его плана вполне достаточный.

Было и у Ермолова кое-что в плюсе. Генерал, то ли сжалившись, то ли не желая повергать государственные дела в запустение, разрешил допускать к президенту его помощника Витю. Вот именно на преданность Альгвасилова и на его чувство к Ларочке теперь и делал ставку Ермолов. Витя тоже временно проживал в резиденции, куда по приказу генерала имелся только вход, но выхода уже ни для кого не было. И Ермолов решился проверить, насколько серьезно он может довериться своему помощнику. Однажды поздним вечером, спровадив восвояси генерала, все нудившего, что дней осталось мало и лучше бы президенту согласиться добровольно, Ермолов позвал за собой Альгвасилова. Наверх, в комнату Ларочки.